Вирус турбулентности. Сборник рассказов

Восточный – невесом. Ставит знаки и рисует иероглифы на скалах. Мягко стелется и гасит войны.

Пятый ветер – апрельский росчерк. Им приносится пение ангелов, возносятся снежные хлопья, молитвы и души. Он заветривает корочки на ранах, сдувает пыль с ресниц, щиплет в носу, проходит сквозь пальцы, не давая им сжиматься в кулак, протапливает проледи в заиндевевших стеклах.

Ветер сказок, чудес и песен, восхождения сил и света, он проходит по сердцу искрящимся холодком, забирает его до донышка и несёт, летит ввысь и, отразившись от Неба, исчезает, дабы полное даров, оно отозвалось и просыпало его в твои руки.

Подставь, пожалуйста, руки. Поверни их ладошками вверх –  ты услышишь его: Ветер, Небо, сердце.

– – – – -

Об оливье и мандаринах

Предновогоднее оливье – так хотелось сказать. Однако ощущения микса нет.

Читаю одновременно три книги, подчитывая избранными днями по паре сверху.

Чувство, которое должно бы было быть странным (но не случается), – единого текста. В который раз ловлю себя на том, что если автор способен не выдумывать, а считывать, – его текст дополняет текст другого такого же подключившегося к единому вещателю автора. В итоге они, дополняя друг друга, транслируют одну и ту же книгу, просто на разных языках. Вещатель – один.

Идите по всему миру и проповедуйте (Мк. 16:15) и будьте для иудеев как иудеи, чтобы приобрести иудеев, для подзаконных – как подзаконные, чтобы приобрести подзаконных, для чуждых закона – как чуждые закона, не будучи чужды закона, чтобы приобрести чуждых закона, для немощных будьте как немощные, чтобы приобрести немощных. Для всех сделайтесь всеми, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9:20-22).

Такие тексты не миксуются. Они фьюзингезируются. Параллельно, неведомым образом, отражаясь друг в друге, обретают окончательную независимость.

Колбаса – отдельно, картошка – самодостаточна. Ей не нужно лебезить и рассыпаться мелким бисером по тарелке, пытаясь быть базовой и востребованной одновременно.

Книги-проводники объективизируют единую сущность. Единый объект. Такой вот мандарин: пористая маслянистая шкурка, прозрачные дольки, вязкие перепоночки и россыпь резвых круглых и особенных с острым краем косточек.

Ну, наконец, поняла, почему не люблю салаты. Неопределенные они какие-то. Бес-Цельные.

– – – – -

Детский сад

– Куда поставить, я не запомнил.

– На стол поставь, Вань, на стол, – Лидия Афанасьевна, не поворачивая головы, рылась в большой клетчатой сумке с новогодними подарками.

– Вань, ты чё, я же сказала, на стол поставь. На стол, – она повернулась и через плечо посмотрела на него поверх очков.

– Понял, – кивнул он, и всё стоял, не уходил, радостно, с готовностью улыбаясь ей, держа перед собой коробки.

Уперев кулак в поясницу, Лидия Афанасьевна развернулась вполоборота к мужчине.

– Я же сказала тебе, – глянула ещё раз показательно цепко, дёрнула головой – и снова стала рыться в сумке.

Он постоял ещё немного и отошёл. Спущенная штанина волочилась по полу. Незаправленный край рубашки свисал.

– Ну чего ты сел там? О Машке своей опять думаешь? А она, сволочь, не думает о тебе, Ванечка. Усвистала с новым. Что ей до тебя.

Ваня нахмурился и заерзал на скамейке.

– Вон деткам благодать какая, подарочки, порадуются миленькие. Вот это божье дело – людям радость нести. Потрудишься для людей – и Господь тебе воздаст. Да, Ванечка? Благодать-то какая, – заведующая села на лавку рядом с сумкой, широко растянув полные ноги.

Ваня улыбался.

– Хорошо здесь у нас, намолено. Когда она тебя бросила, куда Господь тебя привел? К нам, друзьям старым. Вот как оно, Ванечка. А то не нужны стали. Сам да сам. Маша знает, мы с Машей сами, мы разберемся. Гордость это, Ванечка, гордость. Грех страшный. Вот и наказали тебя. По заслугам несёшь.

Зазвонил телефон.

– Да. Добрый. Ванечка тут у нас. Да, поможет. Да, привезет. Разберет, конечно. Вот так-то, – продолжила Лидия Афанасьевна, что-то заинтересованно разыскивая в телефоне, – Я тебе сразу говорила: "Не нужен тебе никто. Работай во славу Божью – и Господь не оставит". Было ж всё, чего ещё надо: и деньги, и должность. И машина. Куда надо – туда свозил. Позвонишь – Ваня всегда тут как тут. Всегда.

Заведующая тяжело поднялась и, приступая на правую ногу, перешла к коробкам в углу.

– Эти тоже надо перетащить на стол.  И на вот, фломастер возьми. Будешь коробки подписывать, кому передать. Завтра с водителем с утра и развезете, – Лидия Афанасьевна шумно вдохнула и зашептала, считая ящики.

– Вот была бы у тебя машина, как раньше, вмиг бы управились. Работа у него, видите ли. Не заедет лишний раз, не поможет. Начальником большим сделался. Машке – шубу, Машке – Италию. Ну и где она, твоя Машка, а, ну где?

Исхудалый человек на лавке затряс длинными руками и замотал головой. Заведующая торопливо  двинулась к нему.

– Вот так-то оно, Ванечка. Так и бывает. Я вот тоже жизнь прожила не сахарную. Мой тоже лишний раз не поможет. Так и терплю.

Она обняла его за голову и прижала с своей груди, раскачиваясь:

– Одни мы с тобой, Ванечка. Во всем свете одни.