Вирус турбулентности. Сборник рассказов

От дороги её отделяли деревья. Чуть тормознув у яркого пятна перекрестка, проскакивали редкие машины, одинаково серые и спешащие. Не верилось, что утром здесь снова будет шуметь, толпиться, сигналить и хлопать дверцами пёстрое население большого города. Как хорошо, что есть вечер, а то бы никакими силами не развести его по домам.

Ступая по разрешеченным цветным квадратикам, брошенным окнами на снег, Леська думала, как странно, что вечером, когда идёшь совсем один, чувствуешь единение со всеми людьми, за каждым окном, и так жаль открывать дверь подъезда и расставаться с ними и снегом и вспоминать, что завтра в переполненных автобусах и коридорах новый день обрушится одиночеством. Но даже от этой мысли ей не стало сейчас грустно. Со снегом потеплело, Леська замедлила шаг – не стоит спешить, когда тебя ждут.

Впереди от деревьев отделилась тень и бесшумно вышла на дорогу. Звука не было. Леська, рассмеявшись, потрясла головой – надо же так задуматься. Она снова поискала тень глазами, но не увидела. Вместо неё на дороге стоял ребенок в длинной шубке, туго обмотанной платком в сине-зеленую клетку. Бахрома платка была завязана на ремне бантом. Леська рассматривала странный бант и вдруг поняла, что окно, в свет которого вышел ребенок, одно, и рядом нет больше квадратов, лишь скачущие полосы беззвучно извивавшихся теней.

Они то появлялись, то светлели, пока не исчезли совсем, в лицо угарно дохнуло теплом тяжелой машины. Резко оттолкнувшись, Леська обогнула дерево и, боясь промахнуться, вытянула руки вперёд. Ощутив колючее тепло, рванула на себя и вправо, отпустила, и одновременно что-то тяжелое упёрлось в левый бок. Она попыталась отодвинуться, но оно прижалось сильней.

За воротник резко дёрнули, она легко встала и совсем твердо стояла, пока парень с удивительно красивыми раскосыми глазами на совершенно белом лице что-то пытался ей объяснить непослушными губами.

Леська хотела сказать, что она ничего не слышит, но тут его свободная от её ворота рука обожгла острой болью лицо. Оказалось, она не стояла, а висела и, отпущенная, горячим лицом зарылась в снег, стараясь унять размывавшую глаз и щеку боль. Когда скулу свело от холода, а ледяная крошка под рукой, скрипнув, ожила, Леська отползла за бордюр, отыскала варежки и сумку и села, прижавшись спиной к шершавому стволу. Корки не было, видно, вылетела, когда она бросила варежки. И стало почему-то обидно, что через серо-синюю пелену не видно звёзд и нечем вернуть мандариновую девочку.

Утром из зеркала глянула одноглазая наглая рожа, глаз заплыл, темно-красный с бардовым подтёк тянулся до самого уха. Хороша. Толкнула дверь в кухню, зажгла газ и, усевшись на стол, принялась с ожесточением грызть сухой пряник. Саднило ухо, видно, от удара вылетела сережка, и вчера пришлось долго объяснять, как умудрилась её потерять, где и как упала.

Заныли зубы, Леська швырнула пряник в зазвеневший от удара ряд бутылок и, выключив газ, с усилием наступая на пятки, чтобы получалось погромче, протопала в комнату. Все ушли, забравшись в кровать и закрывшись с головой, она заплакала и, согревшись, уснула.

Пропущенные лекции могли не волновать – дальше соседнего двора с половиной лица не пойдешь. Леська грызла пряники и, уперев ушибленный бок в пуховую подушку, читала всё, что попадалось по руку. Днями в доме было тихо, и часто, остановившись на одной строчке, она думала о том, что цвет глаз у парня был всё-таки синий, хотя он стоял спиной к машине и фары освещали, скорее, её, и странную чёткую тень носа на белом лице.

Она всё время думала о ребенке. Был ли он? Даже звука не помнила, как упал. Только резкий щелчок от удара, брошенное в спину: "Корова!", – и отборный облегченный мат. Потом шаги и шум шин, пропечатавших грязный снег. Был ли мальчик? Ребёнок. Был ли ребенок? Леська вставала и начинала кружить по комнате. Ребенок, в клетчатом платке. Там был ребёнок. Ведь его можно найти! Почему эта простая мысль не пришла ей в голову раньше!

Я найду мальчика, найду, и тогда посмотрим, кто корова. Что значит "посмотрим", Леська вряд ли смогла бы объяснить. Но "корова" обижало. Она мгновенно представила, как, такая маленькая и тоненькая, в сером, нет, лучше в белом с золотом платье будет стоять перед свои курсом, Владимир Петрович замрет от гордости, а большой милицейский чин в форме вручит ей медаль или что ещё там "за спасение ребенка". Тут же у неё оказался парень из машины, он извинялся, брал её за руку, просил.

На этом месте Леська сосредоточилась и начала думать помедленней. Как они узнают? А если узнают, парня посадят, наверное. Может, и стоит его посадить, ненадолго, для острастки. Чтоб хоть немножко думал, что делает. Хотя, говорят, там бандитов делают из нормальных людей. Лучше бы сказать ему, что ребенок пострадал, пусть помучается.

Эти мысли вертелись уже когда она, скача на одной ноге, лезла в джинсы. Надо обойти близлежащие дворы. Плюс два детских сада поблизости. Одиннадцать – дети гуляют. Замотав лицо, она опрометью выскочила из дома.