Вирус турбулентности. Сборник рассказов

Я привязала фонарь к колесу. Стало ещё холодней, но руки можно было спрятать, можно сжаться и беречь тепло, а свет будет освещать наперебор, и не нужно выбирать: спина путника, дверь, кусочек неба, люди, почва. Я знаю, они есть, я их вижу, я дышу в такт: вот путник, вот небо, вот люди, вот почва, но сомневаюсь, когда они скрываются, и уже не знаю, можно ли встать на эту почву, можно ли окликнуть этих людей, можно ли уйти в это небо, и очень холодно. И этот скрип, рвущегося полотна, расчленяемой цельности. И нельзя потушить огонь, там путник, он должен идти. Пока есть скрип, есть цельность, и он напоминает об этом.

Были письма. Они выхватывали из темноты берег с валунами. Если положить голову на эти камни, можно услышать шум моря. Дом с подсолнухами, скамейка во дворе – пятна света – моя роза ветров. Слева – берег, справа – дом, за домом – скамейка. Этот путь я мысленно прохожу снова и снова, это вехи, по которым путник вернется домой.

Он не узнает меня. Он пройдет по моим вехам и не остановит колеса, чтоб не выпало звено, не порвалась нить.

Я Земля, я точка отсчета, фон, вечность. Я ритм, на который ложится мелодия, я холст, на котором пишут картины. Мой смысл – ход колеса, и нужно беречь силы.

Эта баба качается и качается. Кровать все скрипит, колесо вертится, и тянется струна, и так хочется порвать ее, закричать, швырнуть что-нибудь, чтоб прекратить этот скрип, и стук, и стон.

Я ухожу, это не спектакль, это мучение и смерть. Я ухожу, я хлопну дверью. Рухнут балконы, взорвутся лампочки. Останется кровать, на ней эта серая туча, которая будет качаться, пока не погаснет свет. Ни сдвинуть, ни разрушить. Баба каменная.

Если это любовь, на нее не стоит смотреть.

– – – – -

Ветер

Nord – ost.

Просто ветер. Но какой простор

Сразу в каждом слове и движении.

Ветер, ты – немое искушенье

Выйти в небо, не окончив спор.

Сон взахлёб, неистовый плясун,

Бестелесна плоть – лови, плачу!

Ветер! Я не вижу и не слышу.

Просто ветер. Просто я лечу.

 На экране Баумнер дегустировал очередной баварский коктейль. Пиво, которое никто не собирался пить с водкой, катастрофически таяло. Витька как всегда всех смешил, но больше всех смеялся сам:

– Какой это город? Уже Амстердам? Да ничего особенного. Город как город. У нас и то улицы шире. Смотри! Крыса дохлая. Вот, объелась их «дойч»-мяса и подохла от такой жизни. У нас крысы и те по-человечьи живут.

– А помнишь, Бам, когда в свою Морозовку ездил, у радиозавода пересаживался? – вступила в разговор Лена, – Автобус – по расписанию, ждать – с полчаса. Так он рассказывал: «Пирожок купишь, а крысы уже тут как тут – сидят, ждут, когда им кинешь. Как собаки». Изумлялся – никогда такого не видел. Говорил, крысы беду чуют- кучкуются, размножаются.

– Вот и сбежал подальше на всякий случай, – то ли осудил, то ли похвалил Олег.

 Знали друг друга почти десять лет – познакомились ещё до поступления в институт, на подготовительных курсах, – а Лена так и не научилась различать, когда он шутит, а когда – серьёзно.

– Да вы что, – хохотнул Витька, – парень просто не разобрался. Крысы, они бегут обычно с кораблей тонущих, а для размножения обязательны сытость и покой. Вон те, – помахал он вилкой в сторону телевизора, – видеошифровки шлёт. Разве это он пьёт? Он же мучается на наших глазах – не смотрел б ими на него. И это после многолетней тренировки! Потому и старушка его всё в невестах, а о наследниках и речи нет. А какие надежды подавал, какие надежды… Ой, – совсем расстроился он за друга, или за лопнувший в руках помидор.

– Зато мы торопимся наследить, задавить количеством, – мрачновато буркнул Игорь у Лены за спиной.

За общим шумом никто, кроме неё, не должен был услышать, и она не повернула головы – тема скользкая, лёгкости не предполагала. Хотя красиво: наследник – твой след. Наследил, браток, где-то, а то с чего бы так безутешно.

…Бам на плёнке снова пытался растянуть удовольствие от тёмного напитка в напёрсточном стаканчике.

– А чем закусывает! Нет, ты посмотри, посмотри, как над ним издеваются. Мама дорогая, что это?

– Зелень какая-то – включился в разговор Влад, – ну что вы ржёте, как лошади.

– Это, это…– Лена прищурилась, – это салат.

– Это? – Витька сделал круглые глаза. – Да там же листик какой-то!

– Преждевременно увядший, – уточнил Олег.

– Нет, он ещё и нож берёт. Что он собирается резать? Бам, остановись, ты же не умеешь!

– Да это растение такое, салат называется. В ресторанах его листиками кладут, – заботливо прояснила ситуацию Лена.

– И резать заставляют, – напропалую хамил или хохмил Олег.

– Лен, да что ты так переживаешь, – улыбнулся Игорь.

– Не наш парень, не наш, – Влад любил пощекотать нервы, нагнетая обстановку.

– Нет, а о крысах кто-нибудь подумал? Куда смотрит их хвалёный Грин Пис? – никак не мог взять себя в руки Витя, – Что они доедать будут? Я б от такой жизни тоже… подох.