Византиец

В 1458 году Трапезунд издал трактат, в котором подвергал чудовищной, невиданной критике философию Платона. Со всем мастерством своего таланта и эрудиции Трапезунд доказывал, что платонизм — это орудие в руках противников христианства.

«Порочный платонический гедонизм, — каркал критянин, — развратил Римскую империю и в конце концов привел ее к краху. В то же время платоники приложили руку ко всем ересям, которые с самого начала преследовали нашу церковь. Затем появился второй Платон — Мухаммед. Мухаммед научился своему гедонизму от монаха, которого изгнали из Александрии по причине его платонических убеждений и морали и который в конечном счете встретил Мухаммеда в Эфиопии. Однако, будучи значительно умнее первого Платона, Мухаммед очистил эти наставления от извращений и добавил к ним практические правила поведения. В итоге, после того как порочная философия первого Платона разложила Византийскую империю изнутри, приверженцы второго и более коварного Платона покорили ее извне. Сейчас появился третий Платон — более здравомыслящий, чем первый, и более просвещенный, чем второй, — Гемист Плифон, апостол возрожденного язычества. Его умные книжки и идеи сейчас распространяются по Европе. Если их не остановить, они подорвут латинское христианство».

Удар, таким образом, наносился напрямую по кардиналу Никейскому, поскольку тот никогда не скрывал своей близости к Гемисту. Теперь Виссариону приходилось беспокоиться уже не только об авторитете Платона, но и о своей собственной репутации.

Скорее всего, однако, споры вокруг вульгаты и толкования Платона и Аристотеля лишь подтолкнули намечавшуюся вражду. Виссарион являлся естественным, причем неоспоримым лидером греческой общины в Италии. А Трапезунд со своим буйным, неукротимым характером, похоже, не мог и не умел признать чье бы то ни было лидерство. Тем более со стороны такого человека, как Виссарион. Превратившись в одного из руководителей папского государства, кардинал Никейский сохранил чисто византийские, во многом деспотические представления о власти. Повиновение Виссарион понимал как нечто абсолютное и не допускающее никаких изъянов или оговорок. От своих людей, от тех, кого он считал своими, он требовал подчинения не только по жизни, но и по душе.

Так Виссарион и Трапезунд превратились в заклятых врагов. Конечно, разительная разница в общественном положении накладывала отпечаток на это противостояние. Трапезунд больше огрызался, правда, надо отдать ему должное, не сдавался. Виссарион же, когда предоставлялась возможность, прикладывал критянина, причем довольно тяжело. Однако додавить или уничтожить диссидента у него не получалось. Порой Трапезунд оказывался на грани полного и бесповоротного удаления от папского двора. Но происходило чудо, и он снова выплывал.

С избранием на папский престол кардинала Пьетро Барбо, принявшего имя Павла II, позиции Трапезунда заметно укрепились. Барбо в прошлом учился у Трапезунда и сохранил уважение к своему бывшему наставнику. Трапезунд воспринял избрание Барбо как сигнал судьбы и немедленно принялся продвигать одну безумную идею, которая все более завладевала им.

Трапезунд, действительно бывший одним из лучших, а может быть, и лучшим ритором своего времени, вдруг уверовал, что, если бы ему удалось лично встретиться с покорителем Византии султаном Мухаммедом II, он смог бы убедить его отказаться от мусульманства и принять христианство. При всей фантастичности этого замысла Трапезунд подходил к делу весьма серьезно. Свою аргументацию он строил на внушительном мистическом фундаменте.

Опираясь на апокалиптическую всеобщую историю, приписываемую жившему в третьем веке нашей эры архиепископу Мефодию, ошибочно именуемому Патарским, Трапезунд довольно убедительно доказывал, что сам Мухаммед должен быть заинтересован в принятии христианства. Отождествляя турок с исмаилитами, потомками знаменитого Исмаила, сына Авраама, Трапезунд вместе с Мефодием предсказывал, что новые исмаилиты сметут империи Персидскую, Греческую и Римскую. При этом они не только воздадут христианам по грехам их, но и поднимут занавес для последнего акта драмы Апокалипсиса. Ибо затем, в соответствии с Мефодием, когда христиане пострадают достаточно, объявится новый христианский император, который разгонит исмаилитов и установит на земле царство мира. И уж только потом Гога и Магога через Александровы врата ворвутся на землю, за ними объявится Антихрист, и наступит конец света.

Конечно, конца света было не избежать в любом случае. К тому же для христиан конец света предвещал освобождение и спасение. А вот изъять из этой конструкции целое звено с войнами, взаимным истреблением Трапезунд полагал вполне возможным. Для этого требовалось лишь, чтобы Мухаммед принял христианство. Это открыло бы дорогу к незамедлительному установлению на земле последнего праведного христианского царства.