Византиец

— Ваше высокопреосвященство, простите меня. После смерти Пия у меня как будто что-то помутилось в голове. Я был сам не свой. Конечно, вы — главный вдохновитель и организатор крестового похода. Но я тоже внес свой скромный вклад. Я жил этим. А потом вы отпустили меня в Морею к Малатесте. Побыв там несколько месяцев, увидев весь этот хаос и всю эту кровь, я понял, что так нам никогда не победить. Простите меня. Я не мог смириться, что надежды на освобождение Греции больше нет. Я наделал глупостей.

Это тоже был ритуал. Они оба знали, что Виссарион не простит Н. Но эту сцену они должны были отыграть. И Н. был готов пройти через это унижение.

Н. в жизни очень много приходилось унижаться по разным поводам. Сколько раз он себе клялся: «Все, хватит, я уже взрослый человек, у меня есть деньги, есть связи, мне ничего не нужно, я не буду больше унижаться». И все равно унижался. Он лгал себе, когда говорил, что ему ничего не нужно. Ему была не безразлична судьба его родины, он хотел ей помочь. В этой ситуации отказаться от унижения для него было бы непозволительной роскошью. В конце концов, одним разом больше, одним меньше — не смертельно. Правда, с каждым разом внутри него что-то перегорало. Но это справедливо.

Теперь Н. ждал, как Виссарион исполнит свою часть этой сцены. Виссарион мог пойти по простому пути, сказать: «Я тебя прощаю, сын мой». И все. Но кардинал, даже находясь у края могилы, оставался самим собой. Он не халтурил.

— Я тебя слишком любил, сын мой. Поэтому сейчас я не могу тебя простить. Прощу ли я тебя когда-нибудь — не знаю. Для этого я должен тебя простить в моей душе. Главное, чтобы тебя простил Бог, а я молю за тебя. Я каждый день тебя поминаю в молитвах, чтобы Он простил тебя. Потому что ты виноват не передо мной. Ты виноват перед Ним. На тебе кровь, а это страшно.

— Но я могу надеяться, ваше высокопреосвященство?

— Если бы в душе своей я сознавал, что никогда тебя не прощу, я бы с тобой сейчас так не разговаривал. Ты до сих пор мне не чужой человек.

И Виссарион осенил Н. крестным знамением. Н. упал на колени и прильнул к сморщенным венозным рукам старого кардинала.

«Эх, Господи, если бы я еще в свое время научился плакать, но увы». Выдавливать слезы Н. не умел. «А жалко», — подумалось ему.

Кардинал Никейский не шутил. Он имел свой план и собирался ему следовать. Что самое интересное — под разговоры о браке Зои Виссарион действительно стал незаметно возвращаться во власть. Все-таки они с Павлом II оба были очень старые. В этом возрасте подолгу обижаться друг на друга бессмысленно. Кто из них в итоге сделал первый шаг — не столь важно. Виссарион, как более изощренный, организовал так, что первый шаг сделал папа. Но как бы то ни было, постепенно Виссарион снова стал входить в привычный ему круг ближайших советников Его Святейшества.

Свою задачу в этой ситуации Н. видел в том, чтобы, не мозоля глаза кардиналу, не вмешиваясь, как бы отойдя в сторону, в то же время отслеживать все, при необходимости подправляя события и постоянно сохраняя бдительность.

Собственно, ничего подправлять Н. не пришлось. В конце осени, заручившись согласием Павла II, Виссарион написал письмо великому князю. Для одного из авторов Флорентийской Унии оно было сформулировано в предельно аккуратных выражениях.

Письмо не содержало ни слова про единение церквей, про крестовый поход. Нет. Там очень простым и четким языком говорилось о том, что Зоя, дочка последнего деспота Мореи и племянница последнего византийского императора Константина, погибшего на стенах Константинополя во время штурма города турками, живет в Риме. И что она могла бы составить прекрасную партию для великого князя. Что к ней сватались и что она отказала нескольким женихам. Но что, если князь заинтересуется этим предложением, его можно обсудить конкретно, и он, Виссарион, готов решить это дело.

Насколько Н. мог судить, Виссарион хотел отправить письмо в Москву самостоятельно, не прибегая к его услугам. Но из этого у Виссариона ничего не вышло. Н. такой поворот вполне устраивал. Это был его проект, и он в любом случае из-за кулис продолжал вести его. Но ему было важно и в глазах кардинала выглядеть человеком, нужным для успеха общего дела. Лишняя подстраховка не мешала.

Таким образом, было решено отправить письмо с Георгием Траханиотом, тем самым, который приехал еще летом вместе с Никколо Джисларди и участвовал в знаменательной встрече с папой, с которой, собственно, все и пошло. Только на этот раз его сопровождали в Москву брат Делла Вольпе Карло и племянник Антонио Джисларди.

Глава 13