И вот на престол взошел Феодор II Ласкарис. Новый император заявил папским легатам, что готов рассмотреть вопрос об унии только на одном условии: чтобы он, как византийский император, а не папа римский, имел последнее слово на всех Соборах. То есть фактически Феодор говорил об идеале христианской империи времен Константина Великого, и не только говорил – он сам соответствовал этому идеалу. Он был прекрасно образован, его наставником был величайший энциклопедист и богослов того времени Никифор Влеммид, и, кроме того, Феодор II был очень набожным человеком, невероятно религиозным. Он составил знаменитый Великий канон Божией Матери, в котором есть такие очень удивительные и пронзительные слова: «Скорбных наведения обуревают смиренную мою душу, и напастей облацы мое покрывают сердце, Богоневестная, но, свет рождшая Божественный и Превечный, воссияй мне свет радостный». Когда читаешь эти слова, понимаешь, что они были не просто отвлеченной поэзией. Это был крик души. Феодор жил в очень тяжелое время, пытался вернуть константинопольский престол, воевал на два фронта. Кроме того, когда он уже вступил в права императора, на него напала какая-то странная болезнь. Георгий Акрополит говорил, что эта болезнь довела его фактически до состояния высохшего скелета, поэтому Феодору II Ласкарису свет радостный нужен был как никому другому.
Эта болезнь рано свела императора в могилу. Феодор II правил всего четыре года. Все это время ему приходилось вести тяжелые войны на северных границах. К концу его правления против Никейской империи сформировалась коалиция, в которую вошли латинские княжества Греции, Эпир и даже Сицилийское королевство. Это была последняя надежда латинских императоров Константинополя, но в 1259 году, когда Феодора уже не было в живых, никейский полководец Иоанн разбил объединенное войско латинян и эпиротов в битве при Пелагонии. Судьба Латинской империи была решена. Император Феодор II скончался в 1258 году, оставив на престоле своего малолетнего сына, Иоанна IV. Регентство при нем он поручил своему другу Георгию Музалону, но уже на девятый день после смерти императора Георгий был убит, а власть захватил один из полководцев империи Михаил Палеолог. Он немедленно стал готовить поход на Константинополь.
В 1261 году, до взятия Константинополя, Михаил VII Палеолог подписал так называемый Нимфейский договор с Генуей. По этому договору он обещал генуэзцам, во-первых, свободную беспошлинную торговлю в Черном море, предоставление квартала в Константинополе бесплатно и самые привилегированные условия торговли на всей территории империи беспошлинно. За что? За то, что генуэзцы окажут помощь флотом. Почему это было надо? Потому что взять Константинополь в открытом бою без участия флота было невозможно, а у никейцев такого флота не было. Такой флот был у венецианцев.
Но тут произошло невероятное. Небольшой никейский отряд, всего восемьсот человек под командованием Алексея Стратигопула, проходил мимо Константинополя. Неподалеку от города к Алексею подошли несколько местных жителей, которые рассказали, что столица практически пуста, крестоносцы отправились в поход и в городе лишь крошечный гарнизон. Они пообещали открыть грекам потайные ворота, и в ночь на 25 июля 1261 года над башнями Константинополя вновь поднялись византийские стяги.
Император в это время был в отъезде, в поисках новых источников доходов он пытался захватить остров Лампедуза, и все крестоносное войско было в отсутствии. А когда они приплыли назад, хитроумный византийский полководец вывел на стены города женщин с половниками и кастрюлями, и они шумом и грохотом настолько напугали крестоносцев – подзорных труб тогда еще не было, и они не могли увидеть, что на стенах стоят не вооруженные рыцари, а просто женщины с половниками, – что в отчаянии император Балдуин поплыл назад в Европу, решив, что Константинополь для него потерян навсегда.
25 июля 1261 года Константинополь был возвращен. Шестьдесят лет латинского плена завершились. 15 августа император Михаил Палеолог торжественно въехал в столицу. Но какая картина предстала вернувшимся византийцам? Пожары 1204 года опустошили город. Если до прихода крестоносцев в нем проживало несколько сотен тысяч людей, то теперь едва ли их насчитывалась пара десятков. Храмы лежали в руинах, монастыри были разрушены.