Единственным, кто мог остановить Карла, был папа римский, а значит, Михаилу Палеологу был необходим союз с Римом. Но папа Урбан IV потребовал взамен заключение унии и признание его власти над Константинопольской Церковью.
Конечно, греки очень плохо восприняли это, и в результате в Византии начались идеологические споры и идеологическая борьба против сближения с Западом. Можно сказать, что это, наверное, одна из главных трудностей, с которыми пришлось столкнуться Михаилу VIII Палеологу.
Это очень показательный момент. Большую часть византийской истории императоры старались насильно примирить или найти какие-то компромиссы между православием и ересями, захватившими народные массы. Императорам были невыгодны все эти церковные расколы: то арианские, то несторианские, то халкидонские, то латинские. Они прекрасно понимали политические последствия этих расколов и старались служить империи как могли, и их можно понять в этом устремлении. Но Церковь при этом постоянно говорила: политика политикой, а дела веры превыше всего. И вот при Михаиле это напряжение достигло своего апогея. Он собрал епископов и спросил их: хорошо, если вы не хотите принять унию с латинянами, предложите что-нибудь. Как мне спасти империю? Но епископы молчали. Они не могли ничего предложить, но унию не принимали. И вот тогда он взял одного выдающегося богослова, будущего патриарха Иоанна Векка, и сказал: ты мне ответь, конкретно. Иоанн написал: «Бывают люди, которые называются еретиками, но не еретики. Наоборот, существуют еретики, да не называются таковыми. Вот к числу последних принадлежат латиняне». Императору нечего было ответить. Это была патовая ситуация.
Михаил тянул время как мог, но в 1274 году был вынужден все же заключить Лионскую унию. Правда, он сквозь пальцы смотрел на то, что в Византии почти никто ее не соблюдал. Несколько раз папа отправлял в Константинополь специальные посольства, чтобы проверить, как исполняется заключенный договор, и всякий раз легатам показывали только богослужения в Святой Софии, где собирали несколько лояльных унии священников и епископов.
Обе стороны этого процесса, и государственная, и церковная, понимали, что это именно демонстрация лояльности, по сути некий маскарад, чтобы дать еще время на политические процессы, которые должны произойти и спасти империю. И надо сказать, это принесло свои плоды, потому что политическими средствами удалось за счет вот этого выигранного времени решить проблему.
Агентам Михаила Палеолога удалось организовать заговор на Сицилии, в результате которого на острове вспыхнуло восстание против французов. В 1282 году сторонники Карла были перебиты, а власть на Сицилии перешла к арагонскому королю, с которым Михаил заключил союз. Силы Анжуйского дома были подорваны, и о крестовом походе на Восток речи больше не шло.
Все закончилось хорошо, но не лично для Михаила VIII, который умер в том же году и был лишен как церковного погребения, так и поминовения. Для него лично это была вот такая жертва, возможно, его вечной жизни, но тем не менее он сумел спасти империю. Михаил VIII – трагическая, удивительная фигура.
Правление Михаила Палеолога было последней в истории Византии попыткой восстановить величие империи. Уже при его сыне Андронике II ромейская держава окончательно превратилась в незначительное государство, которое не оказывало большого влияния на международные дела.