Византийские очерки. Труды российских ученых к XXIV Международному Конгрессу византинистов

Последней из лингвистов о языке (фонетике и морфологии) договоров в составе ПВЛ писала в 1983 г. австрийская исследовательница Г. Хютль-Фольтер. На основе тщательного, в методическом отношении до сих пор непревзойденного исследования фонетических и морфологических русизмов в ПВЛ она убедительно показала, что употребление этих диалектных форм является не случайным, а всякий раз мотивированным. Употребление русизмов в литературном тексте ПВЛ было обусловлено четким различием в сознании автора (редактора) ПВЛ между, условно говоря, «своим», Русью (варягами, славянами, территорией Русского государства) и «чужим», не-Русью (византийцами, болгарами и т. и.)[433]. Согласно выводам Г. Хютль-Фольтер, мотивированное использование восточнославянского полногласия в рассказе о русских реалиях отсутствовало в церковнославянском по характеру языка Начальном своде и представляет собой новшество автора ПВЛ[434]. Исследовательница пришла к выводу что текст всех трех договоров написан главным образом на церковнославянском языке с небольшим включением русизмов: так, в договоре 911 г. соотношение фонетических, морфологических и лексических русизмов и славянизмов составляет соответственно 22 к 170 (ок. 12,9 %), в договоре 944 г. – 29 к 244 (11,8 %), в договоре 971 г. – 4 к 28 (14,2 %)[435]. Вместе с тем, некоторые пассажи в договорах 911 и 944 г. (а именно, те, в которых речь идет о византийских реалиях) почти лишены русизмов и написаны на довольно чистом церковнославянском языке. Следует отметить, что исследование Г. Хютль-Фольтер выполнено на материале лишь одного списка – Лаврентьевской летописи. Уже в летописи Ипатьевской распределение русизмов и церковнославянизмов будет существенно другим, однако тенденция к мотивированной русификации языка прослеживается и здесь.

Для лингвиста-исследователя языка договоров выводы Г. Хютль-Фольтер имеют неоценимое значение. Ведь если договоры были переведены в начале XII в. при Несторе, они должны последовательно отражать свойственную ПВЛ тенденцию к русификации тех пассажей, где говорится о Руси и русах. Если же договоры были переведены еще до Нестора в середине XI в., то тенденция к русификации должна отражаться непоследовательно, т. е. какие-то церковнославянские формы и обороты могут попадаться и в рассказе о русских реалиях.

Отметим здесь одну методическую трудность, которая не получила удовлетворительного разрешения в работе Г. Хютль-Фольтер. Дело в том, что подсчитывать соотношение русизмов и церковнославянизмов в тексте договоров можно только на основе критического издания договоров с максимально корректной реконструкцией их первоначального текста. Подсчет такого соотношения по отдельным спискам не даст нам четкой картины, поскольку разные списки летописей демонстрируют не первоначальную орфографию договоров, а всего лишь орфографические навыки той или иной писцовой школы. Соответственно, методика австрийской исследовательницы будет применима лишь после критического издания договоров с реконструированным первоначальным текстом[436].

После публикации работы Г. Хютль-Фольтер лингвистическое исследование договоров практически прекратилось. В российской русистике с тех пор появилась лишь одна небольшая статья, имеющая отношение к лингвистической проблематике[437]

.

Что касается зарубежных работ, то интересные наблюдения над граммматикой и лексикой договоров (к сожалению, практически без научного аппарата) содержатся в обзоре А. Альберти, помещенном в приложении к итальянскому изданию 2010 г.[438] Данное издание, однако, не является в строгом смысле критическим и не имело целью реконструировать первоначальнй текст договоров: по этой причине многие наблюдения и тезисы А. Альберти либо ошибочны, либо требуют тщательной проверки с привлечением древнерусских словарей и грамматик.

В рамках нашего исследования языка и переводческой техники договоров мы помещаем ниже два списка лексем: 1) список грецизмов (которые, само собой разумеется, представляют исконную лексику договоров) и 2) список ярких церковнославянизмов, также относящихся к реконструируемому по текстологическим основаниям исконному тексту и демонстрирующих хорошее знакомство переводчика (переводчиков) со славянской (древнеболгарской) книжной традицией. Второй список прямо указывает на зрелый (а значит, относительно поздний) характер использованной в переводе древнерусской книжно-языковой нормы – со всеми необходимыми выводами о предполагаемом времени перевода.

Феномены перевода – лексические грецизмы и кальки с греческого (всего 53):

богодохновеныи, чит. богоданыи (цѣсарь) 971, ст. 1 –

из греч. θεόδοτος[439];

<великии (о князе) 944, ст. 1, 15, 16; 971, ст. 1 – передача греч. μέγαςἄρχων>[440];