Владимир Шаров: по ту сторону истории

Вследствие насыщенности романов Шарова пересказами большинство содержащихся в них историй трудно, а иногда и вовсе невозможно атрибутировать кому-то одному, поскольку они проходят сквозь призму сознаний пересказывающих их повествователей, каждый из которых становится соавтором общего нарратива. Так, все в том же «Возвращении в Египет» некоторые письма, созданные разными персонажами, являются прямыми продолжениями друг друга. Выразительный пример содержится в папке № 4, где одно из писем дяди Петра к Коле заканчивается рассуждением о «Мертвых душах»: «Скупкой душ Чичиков в поэме выстроил дворян, как на параде. Теперь, будто император, объезжает строй». Этот тезис подхватывается в следующем письме, адресованном Коле уже дядей Ференцем: «И критики, сочтя поэму Николая Васильевича дворянским смотром, опечалились, что явившиеся на него оказались не годны к службе. Тетя Вероника – дама больших страстей, та и вовсе говорит, что „Мертвые души“ – дворянский смотр перед лицом жизни и смерти»378. Характерно, что следующее письмо, адресованное Коле еще одним его дядей – Святославом, продолжает ту же тему (так, будто автору письма хорошо известны послания дяди Петра и дяди Ференца). «Что Чичиков, что Хлестаков работали с изящной словесностью. Умели организовать пространство. Строили вокруг себя. Поставят народ, выровняют, затем принимают парад. Критикам Гоголя это не понравилось»379

.

Зачастую пересказ выглядит немотивированным. К примеру, в одном из множества писем дяди Петра, адресованных Коле, читаем: «Артемий считает, что люди одного типа и склада, одного понимания мира как бы прошивают жизнь. Своей верой и своей сутью возвращают, во всей полноте воскрешают друг друга. Он находит их везде и видит в этом отказ от смерти, решительное ее отрицание, которому радуется, как дитя»380. На первый взгляд, этот пересказ лишен какой бы то ни было сюжетной мотивировки – ничто не мешало автору изложить это рассуждение от лица самого дяди Артемия. Подобные примеры демонстрируют осознанную и последовательно реализуемую установку на пересказ

.

Кроме того, нарративная палимпсестность иногда ведет к интерференции голосов и точек зрения, их неразличению. Даже наличие конструкций, которые маркируют точку зрения в плане фразеологии (по Б. А. Успенскому) и речь о которых пойдет ниже, оказывается малоэффективным, слабо помогая читателю удерживать в поле внимания повествующего. При этом прямая речь у Шарова может быть как взята в кавычки, так и раскавычена, что дополнительно осложняет атрибуцию того или иного фрагмента381. В «Репетициях» первичный нарратор Сергей пересказывает пассаж из дневника французского комедиографа XVII века Жака де Сертана, переводимый Мишей Берлиным. Из-за этого наслоения пересказов голоса патриарха Никона (персонажа дневника Сертана), самого Сертана и пересказывающего этот дневник Сергея подчас становятся неразличимы: «Если он, Никон, сумеет сделать то, что задумал (перенос на русскую землю палестинских святынь. – А. Г.

), – для русского народа, который пока плохо знает Священное Писание, но предан Христу, как никакой другой народ в мире, это будет подобно второму крещению»382. Здесь оказывается решительно невозможным отделить друг от друга точки зрения трех персонажей и, соответственно, определить, кому из них и в какой мере принадлежит приведенное политико-теологическое рассуждение.

Наконец, характерная для Шарова полифоническая наррация383

не порождает стилистической полифонии – все шаровские персонажи говорят или пишут схожим языком.

Такие черты шаровской поэтики побуждают Н. Лейдермана и М. Липовецкого сделать на материале романа «До и во время» вывод о том, что повествователь в нем передает рассказы других героев «без дистанции». Это, по мнению соавторов, «порождает псевдодокументальный эффект: фантастическое не удивляет, условность никак не маркирована, ее, кажется, и нет совсем»384. Соглашаясь с этим тезисом, уточним, что Шаров систематически разрушает дистанцию между рассказчиком и теми, чьи истории он передает, не только в идеологическом, но и в стилистическом плане.

Важно, однако, что Шаров реализует установку на «разрушение дистанции» и слияние повествующих голосов не до конца, безусловно, не ставя перед собой задачи полностью размыть границы высказываний.