Властелин колец

Настали золотые дни, весна и лето встретились и вместе пировали в полях Гондора. Быстрые вестники принесли с Кайр-Андроса вести обо всем, что свершилось, и Город приготовился к приходу Короля. Мерри был вызван и уехал с повозками, что повезли много разного добра к Осгилиафу, а оттуда — кораблем до Кайр-Андроса. Фарамир не ушел — излечившись, он взял, пусть ненадолго, власть и Правление в свои руки, и его долгом было подготовить все для того, кто сменит его.

Не ушла и Йовин, хотя брат и просил ее прийти на луга Кормаллена. И Фарамир дивился на это, но виделся с ней редко; он был очень занят. А она по — прежнему жила в Палатах Целителей и одна бродила по саду; лицо ее опять побледнело — казалось, во всем Городе она одна была больна и печальна. Верховный Целитель взволновался и поговорил с Фарамиром.

Тогда он пришел и разыскал ее в саду, и они снова стояли на стене. И он спросил:

— Йовин, почему ты медлишь здесь, а не отправляешься на празднества в Кормаллене за Кайр-Андросом, где ждет тебя брат?

— Ты не знаешь этого? — спросила она.

— Здесь могут быть две причины, — ответил он. — И какая из них верна, я не знаю.

— Я не хочу играть в загадки, — проговорила она. — Говори прямо!

— Пусть будет так, — согласился он. — Ты не идешь потому, что тебя зовет только брат, а видеть Арагорна, наследника Элендиля, во дни его побед — не радость тебе. Или потому, что не иду я — а ты желаешь по-прежнему быть рядом со мной. А может быть — обе причины верны, и ты сама не можешь выбрать меж ними. Йовин, ты не любишь меня — или не хочешь любить?

— Я хотела бы быть любимой другим, — отвечала она. — Но я не приму ничьей жалости.

— Это я знаю, — сказал он. — Ты желаешь любви Арагорна. Потому что он велик и благороден, и ты хочешь известности и славы, хочешь вознестись над тем, что ползает по земле. И, как великий полководец мальчишке-солдату, он кажется тебе непревзойденным.

Ибо таков он, властелин людей, величайший из живущих сейчас. Но он дал тебе лишь понимание и жалость — и ты не пожелала ничего, кроме славной смерти в бою. Взгляни на меня, Йовин!

Йовин посмотрела на Фарамира долгим и ровным взором; и Фарамир сказал:

— Не презирай жалости, это дар благородного сердца, Йовин! Но я не предлагаю тебе свою жалость. Ибо ты — дева высокая и доблестная, и слава твоя не забудется; а чтобы описать твою красоту, не хватит слов даже в языке эльфов. И я люблю тебя. Некогда я пожалел твою скорбь. Но теперь, будь ты даже счастлива, будь ты даже благословенной Королевой Гондора — я по-прежнему любил бы тебя. Йовин, ты не любишь меня?

Тогда сердце Йовин изменилось, а быть может — она наконец поняла его. И внезапно зима ее миновала, и солнце озарило ее.

— Я остаюсь в Минас-Аноре, Крепости Солнца, — сказала она. — Смотри! Завеса Тьмы поднялась! Я не буду больше соперничать с великими Всадниками и находить радость в песнях смерти — ибо я теперь не воительница. Я стану исцелять и любить все, что растет и живо, — она снова взглянула на Фарамира. — Я более не хочу быть королевой.

— Прекрасно, — весело рассмеялся Фарамир, — ибо я не король. Однако я возьму в жены Светлую Деву Роханда, если будет на то ее воля. А если она желает — мы пересечем Реку и поселимся в Ифилиэне, и обратим его в сад. Все с радостью станет расти там, если придет Светлая Дева.

— Значит, я должна покинуть мой народ, муж Гондора? — спросила Йовин. — И захочешь ли ты, чтобы твой гордый люд говорил о тебе: «Вот идет Князь, что приручил дикую северную кобылицу! Неужто не нашлось для него женщин среди нуменорок?»

— Захочу, — Фарамир взял ее за руки и поцеловал, не заботясь, что они стоят на стене у всех на виду. И многие видели их — как они сошли со стен и, рука в руке, пошли в Палаты Целителей.

Там Фарамир сказал Верховному Целителю:

— Вот Йовин Роандийская. Она исцелилась.

Тогда я освобождаю ее от своей опеки, — ответил тот. — И пусть никогда более не знает она, что такое болезнь! Я препоручаю ее заботам Правителя Города, пока не пришел ее брат.

— Однако теперь, когда я могу уйти, я хотела бы остаться, — возразила Йовин. — Ибо эти Палаты стали мне милее всех других жилищ.

И она оставалась там, пока не вернулся Йомер.

В Городе уже все было готово; туда стекался народ: вести распространились от Мин-Риммона до самых Вешних Холмов — и все, кто мог прийти в Город, торопились прийти. Город вновь наполнился женщинами и детьми; а из Дол — Амроса пришли искусные лютнисты, и игроки на виолах, флейтах и серебряных рожках, и с ними — чистоголосые певцы Лебеннина.

И, наконец, настал вечер, когда дозорные увидали со стен разбитые в поле шатры и огни вокруг них. А едва над восточными горами, теперь светлыми, взошло солнце — зазвенели колокола, и все знамена развернулись и заполоскали на ветру; и в последний раз всплыл над Белой Башней серебряный, без девизов, стяг Наместников Гондора.

Полководцы Запада повели рати к Городу, и народ смотрел, как они подходят, ряд за рядом, вспыхивая в восходе, мерцая серебром.