Влияние морской силы на историю

Обыкновенно ставилось условием, чтобы известная часть добычи выделялась королю в уплату за пользование кораблями. Наем на такую службу не мог не деморализовать военного человека; однако это в большинстве случаев происходило с ним сразу; упомянутое условие сообщало каперству такой тон и такую энергию, какие не всегда были присущи ему. В действительности государственная казна, не будучи в состоянии содержать военный флот, входила в сделку с частным капиталом, рискуя только материальной частью, бесполезной без такого применения, и надеясь нажиться при ограблении неприятеля. Уничтожение торговли неприятеля в этой войне не было делом только одиночных крейсеров; эскадры из трех, четырех и даже полдюжины кораблей действовали сообща, под командой одного человека, – и будет только справедливо сказать, что под руководством таких моряков, как Жан Барт, Форбэн и Дюгэ-Труэн, они были даже более готовы сражаться, чем грабить. Самая большая из этих частных экспедиций, и единственная, которая отошла далеко от французских берегов, была направлена в 1697 г. против Картахены в Южной Америке. Она состояла из семи линейных кораблей и шести фрегатов, не считая судов меньшего типа, и на них было две тысячи восемьсот солдат.

Основной целью экспедиции было обложить контрибуцией город Картахену; но она оказала заметное влияние на политику Испании и привела к миру. Такая настойчивость и согласованность действий каперов в значительной мере компенсировали отсутствие поддерживающего их флота, но все-таки не могли заменить его вполне. И хотя союзники продолжали держать свои крупные флоты вместе, тем не менее в ходе войны, в связи с улучшением руководства ими, деятельность каперов была в известной мере ограничена. В то же время для доказательства того, как сильно страдали лишенные поддержки крейсера даже в этих благоприятных условиях, можно указать на тот факт, что англичанами, согласно их отчетам, были взяты в плен пятьдесят девять военных кораблей, тогда как французы считают, что в руки союзников попало только восемнадцать. Такую разницу французский морской историк приписывает, с большой вероятностью, неумению англичан отличить военные корабли, в строгом смысле этого слова, от тех, которые нанимались частными фирмами. В списке, которым мы пользовались, не указаны захваты действительных каперов. «Борьба с торговлей в эту войну была отмечена той особенностью, что крейсера действовали вместе – в эскадре, – неподалеку от своих баз, тогда как неприятель счел за лучшее сосредоточить свой флот в других районах, и, несмотря на это, а также на плохое руководство английским флотом, действия крейсеров стеснялись все более и более, по мере исчезновения больших французских флотов».

Результаты войны 1689–1697 гг. не противоречат поэтому тому общему заключению, что «для того, чтобы война против неприятельской торговли была успешна, необходимо, чтобы одновременно с нею велась война эскадр и соединений линейных кораблей, ибо эта последняя война, заставляя неприятеля держать свои корабли вместе, позволяет крейсерам предпринимать успешные вылазки против его торговли. Без такой поддержки результатом действий крейсеров будет только захват их неприятелем». К концу описанной войны эта тенденция успела уже проявиться, а в следующей войне, когда французский флот еще больше ослабел, она сделалась очевидной.

Несмотря на потери, понесенные морскими нациями, они добились торжества своего дела. Начатая французами как наступательная, эта война повсюду обратилась для них в оборонительную и принудила Людовика разом отказаться как от своих сильнейших предубеждений, так и от своих весьма основательных политических желаний, признав королем Англии того, на кого он смотрел, как на узурпатора и как на своего личного закоренелого врага. С внешней стороны и взятая в целом, эта война может показаться всецело континентальной борьбой, область которой простиралась от испанских Нидерландов, вниз по течению Рейна, до Савойи в Италии и Каталонии в Испании. Взятые в перспективе морские сражения в Канале и борьба в Ирландии кажутся лишь отдельными эпизодами; лежавшие в основе их причины торгового характера обычно упускаются из виду или замечаются только по воплям пострадавших. Между тем торговля и судоходство не только несли бремя страданий, но и оплачивали в основном континентальные армии, сражавшиеся с Францией; и этот поворот потока богатства от обеих морских наций в сундуки их союзников был, возможно, определен и, во всяком случае, ускорен дурным направлением того морского превосходства, с которым Франция начала войну. Тогда было возможно, как вероятно будет возможно и впредь, для действительно хорошего военного флота, располагающего превосходными силами, нанести уничтожающий удар менее готовому к войне сопернику; но случай был упущен, и по существу более крепкое и прочное морское могущество союзников имело время проявить себя.