Вначале я умер…

Едем дальше и проезжаем сквер имени Габдулы Тукая – татарского поэта и писателя, за которым располагается старейший в городе рынок – Комсомольский. Далее остановка Центральная, напоминающая о том, что когда-то это и был центр города. Именно тут внизу на берегу Камы был причал, к которому причаливали маленькие лодочки, те самые челны на берегу, благодаря которым наш город и получил свое название «Набережные Челны». Когда-то от причала уходил мост на Элеваторную гору, там действительно расположен старый хлебный элеватор. Но потом мост разобрали, оставив лишь короткий пирс, у основания которого был обустроен пляж, где летом можно покупаться и позагорать с видом на Элеваторную гору и противоположный берег Камы. Здесь же начинается и идет вдоль Мелекески одна из городских набережных.

Это удивительно, но долгое время Набережные Челны, растянувшиеся вдоль реки, оставались без благоустроенной набережной. К счастью, городские власти все-таки собрались ресурсами и средствами и сделали подарок жителям города. При этом, не стали мелочиться и обустроили сразу две набережные – одну в Новом городе вдоль Камы, вторую на ГЭСе вдоль Мелекески. И обе они летом были крайне популярны у горожан – по вечерам челнинцы с удовольствием прогуливались по набережной, лично убеждаясь в том, что в июне-июле не найти в мире страны лучше, чем Россия.

Мы въехали на мост через Мелекеску, это в своем роде был уникальный мост, который можно было назвать «Мостом толерантности». Дело в том, что он переброшен через речку на одном берегу которой стоит мусульманская мечеть «Таубэ», а на противоположном православный «Храм преподобного Серафима Саровского», мимо которого мы как раз проезжали.

Сразу после храма, привычно для субботнего вечера бурлил ресторан МакДональдс. Словно намекая – хочешь духовной пищи иди в храм, хочешь пузо набить, добро пожаловать в fast-food.

А если, набив пузо, выйти из МакДональдса и посмотреть прямо перед собой, то взгляду предстанет уходящий вдаль Сармановский тракт, вдоль которого расположилась тихая спокойная «ЗЯБ». Или точнее поселок «ЗЯБ», названный так в честь «Завода Ячеистых Бетонов» (похоже у советских градостроителей в свое время совсем худо было с фантазией). По Сармановскому тракту можно выехать на Первую автодорогу, которая является объездной для города и принимает на себя основной транспортный поток в часы пик. Но наш автобус ехал дальше по Набережночелнинскому проспекту. Сразу за МакДональдсом начинался «Микрорайон бумажников» – работников набережночелнинского КБК (картонно-бумажного комбината), который производит ту самую «туалетную бумагу из Набережных Челнов» – лидера в категории «разумно и достаточно», и много другой полезной и качественной продукции.

Едем дальше по Набережночелнинскому проспекту и проезжаем остановку «Пединститут», расположенную рядом с Педагогическим институтом. Дальше мост через маленькую речушку, название которой мало кто знает даже среди коренных жителей Набережных Челнов. Потом монументальный автосалон «Мерседес» и соседствующий с ним, не менее монументальный автосалон «Мазда». Далее проезжаем «Храм во имя святых бессребреников Космы и Дамиана», в народе более известный, как Орловская церковь и доезжаем до остановки «Район Электротехников». Это то самое место с которого фактически начинается Новый город, а Набережночелнинский проспект разветвляется на три проспекта: Московский, Чулман и Мира, от которого в свою очередь через пару остановок ответвляется еще один проспект – Сююмбике. Эти четыре проспекта идут практически параллельно друг другу до самого конца города, и через примерно равные промежутки пересекаются со второстепенными проспектами – Беляева, Хасана Туфана, Вахитова, Автозаводским, превращая Набережные Челны в миниатюрную копию Нью-Йорка, в котором, как уверял Маяковский «на север с юга идут авеню, на запад с востока – стриты».

Дальше я обычно засыпал на руках у матери и приходил в себя уже в своей кроватке. Да, в детстве город стал гораздо больше, деревья выше, поездки дольше, а эмоции от поездок ярче даже в слякотную осеннюю пору.

Справедливости ради надо сказать, что к тому времени меня окончательно отпустила неприязнь к осени. Что впрочем не удивительно, ведь к концу своей жизни я стал достаточно мудрым человеком и даже на упреки родителей, когда приходил домой по уши в грязи, отвечал философски: «Не я грязнуля, жизнь такая». Не знаю то ли из-за этого, то ли просто возраст подошел, но вскоре меня перестали отпускать одного на улицу.