Будда жил несколько тысяч лет тому назад. Можно задать себе вопрос: актуально ли то, о чём он говорит, в наше время, и говорил ли он вообще те вещи, которые ему приписывают? Такого рода сомнения полезны, когда приводят к самостоятельному исследованию конкретных вопросов; они вредны, когда вызывают нерешительность и растерянность или заставляют машинально отвергать те вещи, о которых нам не хотелось бы слышать, которые мы находим по тем или иным причинам неудобоваримыми. У нас могут возникать сомнения по поводу представлений о карме, перерождении или размышлений о неприятных телесных проявлениях. И нередко вместо того, чтобы исследовать и самостоятельно выяснить, насколько осмысленны эти представления, мы начинаем сомневаться в них, что позволяет нам просто отбрасывать то, что выходит за пределы нашего текущего уровня понимания. Поэт Сэмюэл Тейлор Кольридж[18]
предлагает другой способ противостояния сомнениям; он пишет о «добровольной отрешённости от неверия».В определённые моменты у нас могут возникать сомнения в полезности практики. «Разве то, что я сижу и наблюдаю за дыханием, как-то повлияет на мою жизнь? Это абсолютно бесполезно!» Такие идеи могут вести к тому, что мы начинаем сравнивать различные виды практик или сомневаться в том, что медитация может быть полезной в мире, полном страданий.
Ярчайшей иллюстрацией подобного сомнения в практике стал для меня опыт, который я пережил, когда только начинал знакомиться с учениями тибетской традиции дзогчен. Поскольку многие годы я придерживался бирманской традиции випассаны, мой ум терзал вопрос: «Какая традиция правильная?». Я никак не мог определиться и выступал сразу за обе стороны. Наконец, спустя месяц непрестанных сомнений, я осознал, что сама постановка вопроса неправильна. Важно было понять не то, какая традиция является правильной, а, скорее, осознать, что всякое учение является искусным средством, ведущим к освобождению. Если воспринимать любое учение как утверждение абсолютной метафизической истины, тогда различия и противоречия между разными учениями могут сделаться огромной проблемой. Если же мы воспринимаем метафизику в качестве искусного средства, тогда единственный правильный вопрос будет звучать так: «Способствует ли это учение освобождению ума?». Такая позиция вполне позволяет признать, что в зависимости от ситуации полезными могут быть разные учения.
Существует также форма более глубокого сомнения, которое в меньшей степени связано с нашей уверенностью в определённых учениях и в большей степени – с нашей способностью реализовывать их на практике. Речь идёт о глубокой привычке сомневаться в себе. В нашем уме нередко раздаются различные голоса, которые говорят: «Правильно ли я делаю?», «Я на это не способен», «Это слишком сложно», «Я выбрал плохое время. Нужно было подождать». Когда эта привычка сомневаться в себе обретает большую силу, она не только становится препятствием для нашей практики, но также истощает нас в повседневной жизни. Мы привыкаем постоянно ставить под сомнение свои действия, не позволяя себе развиваться.
В английском языке существует выражение, обнаруживающее природу сомнения: мы говорим, что человек plagued by doubt, «поражён сомнениями». Сомнение на самом деле подобно болезни, вытягивающей из человека силы. Когда возникают сильные сомнения, люди редко решаются провести эксперимент – во время медитации или в других условиях – и полноценно погрузиться в это состояние, чтобы решить для себя, стоит ли продолжать сомневаться; обыкновенно ум просто погружается в бесконечные рассуждения. Тогда сомнения становятся самосбывающимся пророчеством, поскольку они и правда ни к чему не ведут. Так мы лишаем себя возможности самостоятельно изучить происходящее. Бесконечные домыслы выматывают нас. Сомнение уподобляют колючему кустарнику. Мы то и дело колемся его шипами и чувствуем раздражение, неудовлетворённость и разочарование.
Сомнение под маской мудрости
Почему же сомнение, при всех его недостатках, обладает такой властью над сознанием? Великий соблазн сомнения состоит в том, что оно приходит под маской мудрости. В нашем сознании раздаются голоса, кажется, принадлежащие мудрецам; они сомневаются в наших способностях, в практиках, которые мы выполняем, учителях, и каждый из них кажется настолько разумным и сведущим, что мы начинаем верить этим мыслям, что звучат снова и снова, увлекая нас за собой. В такие моменты мы не сознаём, что эти мысли суть не что иное, как одно из препятствий, сомнение.