Тогда возникает вопрос: почему мы так привязываемся к совокупностям, что начинаем отождествлять их с собой? Мы присвоили их; этот факт давным-давно был внесён во вселенскую книгу деяний. И мы с большим упорством защищаем наше право на обладание ими. Ранее мы говорили, что сильная привязанность к идее самости и отождествление с нею возникают оттого, что мы ограничиваемся поверхностным восприятием и теми понятиями, которые используем для описания опыта. Эта удовлетворённость своими наблюдениями не позволяет нам постичь непостоянную, бессущностную природу так называемой самости.
Наши отношения с телом хорошо проясняют, как этот поверхностный уровень созерцания порождает ощущение «Я». Утром мы встаём, смотрим в зеркало, видим определённые цвета и формы, распознаём привычный опыт, а затем создаём понятие для обозначения того, что мы видим, – это может быть отражение «Джозефа», то есть меня, как если бы «Джозеф» был неким реальным существом.
Мы опираемся на такие восприятия не только тогда, когда видим своё отражение в зеркале, но и в своём переживании тела и других материальных явлений. Разве наше ощущение самости не формируется во многом благодаря поверхностному восприятию тела? Оно кажется таким постоянным, таким «своим». В «Нью-Йорк таймс» как-то рекламировали футболку, на груди которой красовалась надпись: «Я, я, я». Возможно, стоило бы создать подобную футболку с другим лозунгом: «Не я, не я, не я».
Если более внимательно наблюдать за телом, созерцая первую совокупность физических элементов, иллюзия устойчивости разрушается и открывается составная природа тела. Мы можем видеть тело как соединение многочисленных взаимосвязанных элементов – относящихся к костной, мышечной и кровеносной системам, – как соединение различных органов. Однако когда тело предстаёт перед нами в приятной оболочке из кожи, мы легко привязываемся к нему, провозглашая его «своим». Так же мы привязываемся к телам других людей. Разве тело было бы нам столь же приятно, обладай мы рентгеновским зрением? Такая привязанность также неизбежно порождает страх смерти. Чем больше мы цепляемся за тело, тем сложнее становится его отпустить.
Если же заглянуть ещё дальше, рассмотреть тело на молекулярном или атомном уровне, мы не увидим почти ничего, кроме пустоты. В одной научной статье утверждалось, что если убрать из тела всю пустоту, его размер будет сравним с размером пылинки. В медитации мы перестаём воспринимать тело как устойчивое явление и начинаем видеть его как изменчивую, подвижную, лишённую сущности совокупность энергий.
Кроме того, мы создаём сильное чувство самости, когда отождествляемся с ментальными совокупностями, с конкретными чувствами или мыслями, эмоциями или медитативными состояниями. Обратите внимание, что когда человек погружается в мысли или сливается с ними, возникает явное ощущение самости: «Я думаю», «Я планирую», «Я оцениваю». Слово «Я» здесь лишнее. Заметьте, что мы присваиваем себе различные выдуманные истории о себе и других людях. Внимательно наблюдая за этими проявлениями ума, можно заметить, что большую часть времени мы живём в мире ментальных образов.
Одно из самых глубоких, освобождающих медитативных озарений – осознать, что мысли обладают лишь той силой, какой мы их наделяем. И всё-таки мысли таят в себе огромный соблазн, особенно когда они переплетаются с различными эмоциями. Неосознаваемые мысли оказывают неодолимое влияние на нашу жизнь; когда же они становятся осознанными, мы видим, что они есть не что иное, как игра совокупностей, непостоянная и лишённая самости. Внимательно наблюдайте за тем, насколько по-разному переживается увлечённость мыслью и осознание мысли. Неважно, как долго вы следуете за вереницами своих мыслей, когда развеивается туман очарования, откройтесь переживанию ясности, моменту узнавания, не спешите возвращаться к созерцанию дыхания или тела. В этот миг вам может открыться пустотная природа мысли и сияющая природа сознавания.
Давая наставление о природе ума, Дилго Кхьенце Ринпоче напоминает о пустотности мыслей: