Во власти черных птиц

Где-то ближе к концу моих страданий мне привиделась анаграмма, которой Стивен подписал свой снимок молнии.

РОМПОТИС.

Во сне эти слова горели за стеклом разбитой рамки, которая слишком часто падала на пол моей спальни. Я изо всех сил пыталась понять их значение, но буквы скользили среди коричневатых волн, складываясь в десятки бессмысленных фраз.

ПОТИС. РОМ.

У меня болела голова. Я терла свои измученные глаза и пыталась вызвать к жизни истинное название.

РОМ ПОТИС.

Прежде чем сон закончился, я его увидела – ясно и отчетливо.

ПОСМОТРИ

Я проснулась в каком-то неосвещенном углу больницы. Моя голова была обмотана промокшими от пота бинтами, и что-то неприятно стягивало большой палец правой ноги. Пот пропитал и прилипшую к моему телу больничную сорочку. Во рту стоял неприятный кислый привкус. С невероятным усилием я приподняла голову, чтобы взглянуть на свои ноги, и обнаружила у себя на пальце бирку смерти.

– Боже милостивый! Она все еще борется за жизнь. – Коренастая медсестра, которая ухаживала за мной после удара молнией, вразвалку подошла ко мне. Ее серо-синие глаза светились над маской.

– Тебя ударила молния, ты получила почти смертельное сотрясение мозга, тебя целую неделю терзал грипп, а ты хлопаешь глазенками, как растерянный новорожденный. Хотелось бы мне, чтобы у всех моих пациентов была такая мощная воля к жизни, как у тебя.

Я смотрела на женщину, открыв рот.

– У меня был грипп?

– Еще какой. – Она положила свой планшет на кровать возле меня и прижала к моему лбу прохладную ладонь. – Когда тебя сюда привезли с травмой головы, у тебя была температура выше сорока градусов и развилось тяжелое воспаление легких. Приходили следователи. Хотели с тобой побеседовать, но я сказала им, что если они желают с тобой поболтать, им придется обратиться к медиуму-спиритуалисту.

Я пошевелила пальцами на ноге, пытаясь унять зуд.

– Это у меня там трупная бирка?

– Ага. Так и думала, что стоит мне ее привязать, как тебе обязательно захочется доказать, что я снова ошиблась. – Она подошла к изножью кровати и развязала шнурок. – И, кажется, это сработало.

– Сколько я здесь уже нахожусь?

– Дай подумать. Сегодня воскресенье, десятое ноября… – Она перелистала свой планшет. – Ты поступила четвертого ноября. С тех пор кайзер Вильгельм отрекся от престола и сбежал в Голландию.

– Правда? Война закончилась?

– Еще нет, но мы все надеемся, что это скоро произойдет. Очень скоро.

Она извлекла из своего белого кармана градусник и хорошенько его встряхнула.

– Кто-нибудь принес мою черную докторскую сумку? – спросила я. – Я оставила ее в красном автомобиле перед одним домом на Коронадо.

– Она стоит прямо под твоей кроватью.

– Мне нужно посмотреть на одну фотографию, которая в ней лежит.

– Тебе нужно вначале измерить температуру.

– Пожалуйста, подайте мне мою…

Я не успела произнести больше ни слова, потому что она сунула мне в рот маленькую стеклянную трубку. Из-за термометра у меня зачесались щеки, и мне очень хотелось вытолкнуть его языком, но мне была нужна ее помощь.

Она засекла время на своих наручных часах, и после невыносимо долгого ожидания, продлившегося, как мне показалось, не меньше часа, она извлекла градусник из моего рта.

– Тридцать семь. – Ее глаза увлажнились. – Поздравляю, мой маленький боец. Ты побеждаешь этот печально известный испанский грипп.

Я попыталась сесть.

– А теперь можно мне мою сумку?

– Ложись, ложись, ты еще не совсем выздоровела. – Держа за плечи, она уложила меня обратно на койку. – Я достану то, что тебе нужно, но потом тебе будет нужно отдыхать, есть и пить, чтобы мы смогли отпустить тебя домой. И вообще, откуда у тебя докторская сумка?

– Моя мама была врачом.

– Твоя мама врач? – Она присвистнула. – Тогда понятно, в кого ты такая бойкая, детка.

Я услышала щелчок замка под кроватью и сглотнула в предвкушении.

– Я вижу хорошенькую бабочку…

– Нет, другое фото. С молнией.

– Держи. – Она положила фотографию Стивена мне на живот. – Ой-ой-ой, какая красота! Должно быть, это снято очень талантливым фотографом.

– Да, очень.

Я провела пальцами вниз по расколотой рамке к надписи под снимком. Это были именно те слова, которые я помнила. Надпись под более старым, стертым названием, гласила:

РОМПОТИС.

ПОСМОТРИ. Вовсе не название.

Просьба.

Сестра похлопала меня по колену.

– Ну хорошо. Я пойду посмотрю, как там другие пациенты, а потом принесу тебе бульон и попрошу доктора, чтобы он послушал твои легкие и осмотрел голову. Никуда не уходи.

Она усмехнулась и ушла, бесшумно ступая мягкими подошвами туфель.

Я отогнула бумагу под фотографией и увидела блеск золотого ключа… и записку, написанную на этой картонке великолепным почерком Стивена.

29 апреля, 1918 года

Моя дорогая Мэри Шелли!