Волчий камень

Они стояли друг против друга, как два дуэлянта, а барьером служил заваленный бумагами стол. Ранке поднес руку с платком к взмокшей лысине, но со внезапной злостью швырнул платок на какую-то папку с гербом.

– Ну, мадам… Похоже, комплименты короля вскружили вам голову!

– Я равнодушна к комплиментам. Даже если они исходят от правящих особ.

– Тогда я не понимаю, чем объяснить ваше поведение. Разве что помутнением рассудка.

– Сударь! – подал голос Максимов. – Выбирайте выражения!

– Скажите об этом вашей жене, – огрызнулся Ранке. – Ни разу в жизни не слыхал более откровенной клеветы в свой адрес. Меня обвинили в сговоре с преступниками – как прикажете вести себя в такой ситуации?

– Анна, немедленно объяснись, – потребовал Максимов. – Твои обвинения слишком серьезны, чтобы ими бросаться.

– Вам нужны аргументы? – спросила Анита, обращаясь сразу к обоим. – Пожалуйста. Когда вы, герр Ранке, сказали нам, что о нашей готовящейся вылазке в Волчий Камень вам сообщил агент, сидевший в соседнем гостиничном номере, вы ведь не думали, что ваши слова будут проверять. На ваш взгляд, это было ничего не значившим пустяком, к тому же оставшимся в прошлом. Но мне этот пустяк не давал покоя. Я обследовала стены и не нашла никаких отверстий. Чтобы утвердиться в своих догадках, я переговорила с гостиничными служащими и выяснила: полицейских агентов в номерах «Бранденбурга» по соседству с нами не было.

Ранке попытался изобразить усмешку.

– Вы полагаете, что мы оповещаем о своих операциях весь гостиничный персонал?

– Занять номер без ведома портье и горничных даже на короткое время невозможно. Они в один голос утверждали: оба номера справа и слева от нашего стояли пустыми, один – трое суток, другой – четверо. То есть постояльцев в них не было вообще. Никаких, понимаете? Можно еще предположить, что вы взяли с обслуги «Бранденбурга» страшную клятву о неразглашении доверенных им сведений, но я все равно почувствовала бы, что мне врут. Я умею разговаривать с гостиничными горничными, уж поверьте. В разных городах мне не однажды приходилось выводить их на чистую воду, когда они воровали у меня шляпки и украшения, поэтому я сразу определяю, правду они говорят или нет.

– И что же? – спросил Ранке, нервно шаря руками по своим папкам.

– Вы недооценили меня, а может, решили, что мое доверие к вам настолько велико, что я не стану придираться к мелочам. А ведь преступники попадаются именно на мелочах. Вам ли этого не знать?

– Все ваши обвинения строятся только на том, что я будто бы сказал вам неправду и полицейской слежки за вами не было. Допустим, так. Что из этого вытекает?

– Очень многое. Если нас никто не подслушивал, рассказать о наших планах относительно похода в Волчий Камень могли вам только двое: Томас и наш бедный друг, погибший от пули мадемуазель Бланшар. Последнего я исключила, поскольку в разговоре, состоявшемся накануне поездки в замок, он категорически настаивал на том, чтобы не вмешивать в это дело ни полицию в целом, ни лично вас. Остается Томас. Кто он? Позавчера я увидела его впервые. Наш друг представил его как союзника, однако позже выяснилось, что он работал на мадемуазель Бланшар. Человек, совершивший предательство хотя бы раз, способен совершить его многократно. Соглашаясь на такой поступок, он заключает сделку с дьяволом, как герой Шамиссо, продавший собственную тень, – помните? Вот я и подумала: вдруг у Томаса было не двое хозяев, а трое? Договор с вами был бы для него самым выгодным – на кону стояли полтора миллиона фунтов!

– Не вижу логики, – пробормотал Ранке. – Вы излагаете сплошные домыслы, причем настолько бессвязные, что я не могу уловить ход ваших мыслей. Только в воспаленном воображении…

– О, вы даже представить не можете, сколько раз при сходных обстоятельствах я слышала пассажи о моем воспаленном воображении! Это уже скучно, герр Ранке, просто тоскливо. Давайте лучше вернемся к фактам. За все время нашего с вами знакомства вы вели себя как настоящий полицейский, и вдруг – являетесь в Волчий Камень совершенно один, без… Алекс, подскажи, как это называется!.. да – без подстраховки. Такой самоуверенности, граничащей с безответственностью, за вами не водилось. Это совсем не в духе ветерана полиции. Словом, мелочи накапливались, и я волей-неволей начала подозревать, что в деле мадемуазель Бланшар вы имели свой персональный интерес. Какой же? Идейный? Нет. Я никак не могла вообразить вас революционером или хотя бы сочувствующим этой публике. Консерватизм написан у вас на лице. Стало быть, речь шла о материальной выгоде. Очень правдоподобно, особенно если учесть наличие денег Гельмута Либиха, которые Элоиза де Пьер еще не успела потратить на приобретение револьверов и винтовок.

Пот градом катился по лбу господина Ранке, хотя в кабинете было нежарко. Полицейский стоял перед Анитой уже не как дуэлянт, а как провинившийся ученик и комкал подворачивавшиеся под руку документы.