Волчий камень

– Ладно… Вы приперли меня к стене. Наверное, я совершил глупость, поддался искушению, но теперь поздно… Здесь хватит на всех. Сколько вы хотите за молчание?

– Сударь! – Максимов выгнул грудь колесом.

Анита остановила его и спросила у Ранке, стоявшего над набитым ассигнациями саквояжем:

– Вы уверены, что ваш родственник вас не надул?

– Хотите удостовериться? – Ранке стал лихорадочно выкладывать пачки фунтов на стол. – Сейчас пересчитаем.

Анита подумала, что эта сцена совсем не для посторонних глаз, и потянулась к двери, чтобы повернуть торчавший в замочной скважине ключ. Внезапно Максимов схватил ее руками поперек тела и вышвырнул в коридор. Такого варварского обращения со стороны любимого человека она никак не ожидала. Распахнув в полете головою дверь, она распласталась на полу. От боли и возмущения перехватило дыхание. А Максимов, не удовольствовавшись этим, еще и навалился сверху.

Через секунду уши заложило от чудовищного грохота.

…Анита лежала на полу, в коридоре полицейского участка. Болела голова, болела грудь (эх, Алекс! нельзя ли было понежнее?), а перед глазами плясали языки пламени, пожиравшие обломки стола и обрывки разлетевшихся по развороченному кабинету бумаг. Изуродованное взрывом тело Ранке лежало у стены, куда его отбросило взрывной волной, и было присыпано, словно опавшими листьями, денежными купюрами. Фунтовые банкноты на глазах обугливались, вспыхивали, превращались в маленькие факелы, расцветали диковинными бутонами на груди мертвого Ранке…

– Последний привет от мадемуазель Бланшар, – услышала Анита свой собственный охрипший голос.

– Последний? – Сидевший рядом Максимов тронул располосованную брючину, обожженные полы сюртука. – Хорошо, если последний.

* * *

Экипаж, поскрипывая рессорами, двигался на запад. До Кельна оставались считаные версты. Анита смотрела из окошка на изгибы Рейна, и в ее воображении – о, воображение! – рисовалась прикорнувшая на одном из возвышавшихся впереди утесов золотоволосая Лорелея, охотница за человеческими душами.

Максимов в окно не смотрел и пейзажами не любовался. Запрокинув голову, он глядел в потолок кареты, и перед его мысленным взором представала одна и та же кошмарная картина: пунцовый Ранке, словно в припадке сумасшествия, выхватывает из саквояжа пачки денег и вдруг вместе с очередной пачкой вытягивает на свет металлическое кольцо, за которым змеится зловещий черный шнурок. В одно мгновение лицо Ранке из густо-красного становится лимонно-желтым, а дальше…

– Знаешь, Алекс, – проговорила Анита, выводя супруга из транса, – я благодарна судьбе за то, что ты решил заняться боксом.

– Правда?

– Ты стал, как любят говорить в России, быстрее соображать. И быстрее действовать.

– Не напоминай! – отмахнулся Максимов. – Окажись заряд помощнее, нас бы ничто не спасло.

– Видимо, мадемуазель все-таки не до конца была уверена в том, что ей удастся сбежать с деньгами в Италию, и на случай, если саквояж попадет в чужие руки, упрятала в него бомбу. Вышло так, что жертвой стал Ранке.

– Он получил свое. Ишь ты, гусь! Хотел и перед королем выслужиться, и капитал сколотить. Так я и поверил в его благородство! Если б мы не бросили саквояж и не затеяли беготню по лестницам, они бы с Томасом всех нас ухлопали. А потом, через год или два, какой-нибудь крестьянин забрел бы в замок и нашел наши сгнившие трупы… прости, дорогая, но ведь так?.. и весь Берлин пребывал бы в недоумении: что за трагедия там разыгралась? Представь: наши с тобой бренные останки, а рядом кости известной писательницы Элоизы де Пьер вперемешку с револьверными пулями.

– Алекс!

– Так оно и было бы, не окажись на нашей стороне фарт. Как тут не стать суеверным?

В Кельне решили долго не задерживаться. Максимов по вполне очевидным причинам стремился поскорее покинуть пределы Германии; Анита, насытившись приключениями вдоволь, это стремление разделяла.

Экипаж остановился прямо напротив Кельнского собора. Анита вышла и долго смотрела на грандиозное сооружение, о котором столько слышала прежде.

Собор впечатлял – и размерами, и немыслимым многообразием деталей. Пилястры, фиалы, скульптуры, барельефы – все это вместе составляло пеструю рассыпчатую мозаику, невесть каким образом складывавшуюся в единое целое. Разглядывать собор можно было часами, подробность за подробностью, но Анита не стала сосредотачиваться на отдельных элементах: она почувствовала, что самое верное сейчас – отойти чуть назад, чтобы разглядеть здание полностью. Так она и сделала, но все равно была вынуждена задрать голову, чтобы увидеть верхушки двух высоченных, совершенно одинаковых башен, упиравшихся в мглистое небо.

– Войдем? – предложил Максимов.

Они очутились под стрельчатыми дугами потолочных сводов. Анита подивилась тому, насколько точны в своих пропорциях линии арок внутри собора. Сквозь забранные витражами оконные проемы сочился тусклый свет, в мягкой полумгле звучал орган.