Волжский рубеж

Но так, как праздновали эту победу в Болгарии, трудно было себе представить. Она была сравнима разве что с изнуренным тяжелейшими кандалами человеком, который с ними родился, вырос и прошел долгий жизненный путь. И вот колодки его сняли, и ноги стали легки…

Один из национальных болгарских лидеров И. Чунчев из города Пазарджика передал всему народу следующее:

«Это день торжественный, день праздника всенародного. Торжествуй и веселись, болгарский народ, ты сбросил тяжкие оковы и свободен! Нет в истории примера этому славному и прекрасному делу, чтобы поднялись люди в суровой Сибири, далекой Казани, в холодном Архангельске, Астрахани, в славной Москве и великом Санкт-Петербурге и, преодолев такое большое расстояние, горы, реки и леса, пришли сюда проливать кровь, чтобы избавить нас от вековых страданий и несправедливости, освободить нас. Пусть же здравствуют храбрые русские воины, пусть живут и здравствуют все наши русские братья! А мы сегодня, братья, можем только петь и веселиться. Пусть заиграют все гусли, кавалы, свирели и волынки, которые молчали пятьсот лет на чердаках и в подвалах!.. Запоем же от радости!..»

26 февраля в селе Яблоницы губернатор Софии Петр Алабин устроил торжества по случаю великой победы. Болгары не верили своему счастью, и счастье это, полное искренней сердечной теплоты, легко передавалось и всем русским чиновникам. Тем паче, что в этом счастье была в первую очередь заслуга России! Петр Алабин умел устраивать торжества, и праздник удался на славу. Но без такого доброго помощника, как Марин Дринов, мог бы и не справиться. Болгарин по крови и по духу, Дринов посвящал своего руководителя во все тонкости местного фольклора. Одним словом, оказался хорошим помощником! Гулянья шли весь день. Болгарские девушки, нарядные и легкие, пели старинные народные песни. Все были свободны, равны, напоены и ранней весной, и своей новой жизнью, и духом обновленной Родины.

Профессор Марин Дринов, чуть-чуть во хмелю, с бокалом домашней кадарки подошел к своему старшему товарищу и коллеге:

– Красивая у меня Родина?

– Восхитительная, – улыбнулся Алабин.

– Вот именно – восхитительная! Со счастливым ветром мы сюда прибыли, а, Петр Владимирович?

– Это верно, Марин Степанович, с радостным ветром, – Алабин допил шампанское, поставил бокал на стол. – Только вот о чем подумайте, прошу вас. Это очень серьезно. Я от военных слышал, что русских полегло в этой войне едва ли не сто тысяч. Верите?

– Да ну?! – нахмурился Дринов, отставляя бокал с вином.

– Вот вам и «да ну». Полки-то посчитали первым делом, когда военные действия закончились. Обмозговали. Убито сто тысяч крепких здоровых русских мужчин – офицеров и солдат. Это не считая ваших болгар-ополченцев!

– Откуда ж вам такое известно?

– Вам скажу, Михаил Степанович. Это мне один из офицеров Осипа Владимировича Гурко, с которым я имею честь быть знакомым, рассказал. Буквально вчера. А Гурко я верю. Велика плата? Велика. Только за такую плату надо было не только Шипку и Плевну брать, но и до Константинополя добраться. Сколько было русско-турецких войн? Постойте, не хочу соврать, – он приложил палец ко лбу. – Аж девять! Эта – десятая. И что? Все то же. Как военный говорю, как русский офицер, который сам турок бил: со смертельным врагом только один путь – добить его. Окрепнет – ужалит. Вот увидите, Порта еще договорится – и с Англией договорится, и с австрияками. А то и с германцами, что куда хуже. Они ведь старые приятели! – Петр Владимирович усмехнулся, отер густые усы. – Подумаешь, разладилось у них, как у полюбовников. А германцы – наши соседи. Все они, кто Россию не любит, а они ее все не любят, Великой Болгарии никогда не забудут! И Сербии не забудут, и Румынии, и Черногории! И контрибуции почти в полтораста тысяч миллионов рублей! Это ж для турков позорище до конца света! Попомните мое слово!

Пока Петр Алабин справлял полномочия софийского губернатора, и в Самаре его не забывали. Что было особенно почетно, 16 марта указом Сената действительный статский советник Петр Алабин был утвержден почетным мировым судьей по Самарскому уезду.

Тем временем Петр Алабин взял на себя обязанности по устройству больниц и госпиталей в Софии. После кровопролитных битв каждый божий день десятками умирали раненые, не хватало ни докторов, ни медсестер, ни медикаментов. Разве что кладбищ поприбавилось в округе. Больше других умирало турок, и это понятно. Но и болгар, и русских солдат, обмороженных при переходе через горы, было предостаточно. Алабин смотрел на болгарина Дринова и восхищался, с каких жаром трудится этот человек! Оставив в Харькове кафедру, – ладно кафедру – молодую жену! – работает без устали на благо Отечества. Должны же быть еще такие болгары в России, не один же Марин решил заново написать историю своего Отечества! Счастливую историю! Петр Владимирович сел за стол и взялся за перо. Его письмо предназначалось старшему коллеге, председателю Московского славянского общества И.С. Аксакову:

«Уважаемый Иван Сергеевич!