Вор весны

— Помоги мне, помоги мне, пожалуйста!

Его костлявое тело напрягается.

— Моя Леди, — медленно произносит он, — чем я могу вам помочь?

— Отведи меня в транспортационный круг, — плачу я. — Пожалуйста. Пожалуйста.

Он наклоняется и подхватывает мои локти, заставляя выпрямиться. Его лицо ничего не выражает, но всего мгновение мне кажется, что он собирается отказать.

Его костлявая рука тянется к воде, и у края появляется баркас.

— Пойдемте, — говорит он, — мы недалеко.

Вскоре после этого мы поднимаемся на помост, и я неуверенными, дрожащими пальцами бросаю свое послание в огонь, молясь любым богам — старым или новым — которые, возможно, слушают.

Придите. Пожалуйста. Спасите его.

Перевозчик склоняет голову.

— Вы не уходите?

— Я — смертная, — говорю я. — Я даже не знаю, как.

Да даже знай, как, я бы не ушла. Не без него. Нет, пока не уверюсь, что он в безопасности.

— Отвезешь меня обратно? — спрашиваю я. — Пожалуйста?

Он кивает, медленно, как тает снег, и направляет меня обратно к лодке. Мы молча гребем по воде, низкий вой обжигает мне уши.

— Вы невредимы, Моя Леди?

Я не знаю, как на это ответить. Физически — я невредима, но чувствую, как что-то исцарапало мне душу, и даже если с Аидом все в порядке, даже если ничего не случится, тяжесть этого будет тянуть частичку сердца до конца моих дней.

— Это Аид сказал тебе так меня называть? — спрашиваю я вместо этого. — Моя Леди.

— Так он обращается к вам.

Хотела бы я, чтобы эта новость принесла мне хоть каплю радости, но нет, не сейчас, когда я не уверена, что он когда-нибудь снова хоть как-нибудь позовет меня.

Мы достигаем берегов за дверями дворца. Лодка ударяется о камень, и я выпрыгиваю из нее. Перевозчик зовет меня вслед.

— Моя Леди?

Я останавливаюсь, поворачиваясь к его пустому, бумажному лицу.

— Берегите себя. Вы не в безопасности. Легко довериться не тому человеку.

Не уверена, что доверяю кому-либо, кроме Аила, хоть и верю, что Эметрия заботится о нем.

И я должна верить, что она придет, потому что альтернатива слишком ужасна.

Когда я возвращаюсь в комнату Аида, его кровать пуста. Меня охватывает паника. Он умер? Исчезают ли фэйри, умирая?

Но потом я замечаю хвост на коврике за кроватью и обнаруживаю его там, распростертым на полу, бледным, как молоко, и обнимающим псов. Они скулят, когда видят меня, как и он, когда я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему.

— Аид!

— Я не хотел… уходить в одиночестве…

— Ты никуда не уйдешь!

Я обхватываю его руками, прижимая его грудь к своей, вдавливая его к кровати. Он все еще невероятно холоден.

— Король ада… замерзающий до смерти… — стонет он, когда я засовываю его ноги под одеяло, — что за… изысканная… ирония…

— Ты не замерзаешь до смерти, — говорю я ему, хотя знаю, что именно это и происходит. Он буквально холодный, как лед. Вокруг рта потрескался иней. Я тянусь рукой, чтобы коснуться его губ.

— Я… я едва тебя чувствую…

Я болезненно сглатываю, забираясь к нему на постель и проскальзывая под одеяло. Он излучает холод. Мне приходится натягивать между нами одеяла, чтобы сохранить хоть половину своего тепла, потому что не могу его отпустить.

— Но я здесь, — говорю я ему. — Я здесь.

— Продолжай… продолжай говорить…

Я не знаю, что говорить.

Псы скулят с пола.

— Поднимайтесь, ребята, — говорю я им. — Грейте своего хозяина.

Они запрыгивают на кровать и устраиваются между нами.

— Расскажи мне приятную историю, — просит он. — Что-то из твоего детства.

Мое детство было полно приятных моментов, но сейчас трудно даже что-то одно отыскать. Трудно представить, что я когда-либо была счастлива, каждое хорошее воспоминание затмевалось муками от наблюдения за его страданиями. Я хочу избавиться от боли, но не могу.

Поэтому я пытаюсь найти что-нибудь, что угодно. Что угодно, лишь бы удержать его здесь, пережить еще одно мгновение, и еще…

— Каждый год в первый день весны мой отец брал меня с собой в Гайд-парк, независимо от погоды, и мы умывались утренней росой. Это должно сохранять тебя красивым.

Аид слабо улыбается.

— Это сработало, — он вздрагивает. — Что еще вы делали? В парке?

— Не знаю. Качались на качелях. Устраивали пикник. Ели мороженое на эстраде, если шел дождь. Раньше я поднимала шумиху, когда моросил дождь, но это стало одной из моих любимых традиций.

— Когда ты перестала?

— Однажды папа решил, что я слишком взрослая, но… Я все равно шла. Не знаю, почему.

— Это… это хорошая традиция…

— Я скучаю по нему.

— Ты… увидишь его снова… скоро…

— Прекрати так говорить!

— Я думал… я думал, ты хочешь домой.

— Но только не в том случае, если больше не увижу тебя!

При этих словах он открывает глаза и смотрит на меня.

— У тебя есть только два дня в мире смертных в год, верно? Ты можешь… провести один из них со мной?

В его взгляде что-то вспыхивает, эмоция, которую я не могу полностью описать, удивление, которое я не могу объяснить. На мгновение его глаза становятся такими же яркими, как всегда.

— Я проведу все… все свои днт с тобой… если… если ты захочешь… этого.