Воронеж – река глубокая

На меня зашикали — у приемника в первой части блиндажа (он был перегорожен) сидели люди и слуша­ли Москву. Левитан читал последнюю сводку Совин­формбюро. Политруки записывали сообщения в блокно­ты, чтоб, вернувшись в подразделения, выпустить листки. «Молния» — дивизионная многотиражка, вер­нее малотиражна, у нас еще не выпускалась.

Левитан закончил чтение, люди встали и подошли к огромной карте Европейской части СССР, висевшей на стенке. На карте булавками была наколота красная лента. Ленточка тянулась от Кавказа, через Сальские степи к Сталинграду, огибала Воронеж, бежала к Туле, затем вверх к Ленинграду и еще выше, к самому Белому морю.

— Здесь будет решаться исход войны,— сказал кто- то и показал на Сталинград.

Трудно было поверить, что в маленькой точке могла решиться большая война,— одна линия фронта вымахала на карте метра на четыре. Сталинград — кружочек, которым обозначался населенный пункт с населением триста — пятьсот тысяч жителей. Воронеж тоже обо­значался таким же кружочком.

— Зачем они сюда полезли? — задал я вопрос.

Так получилось, что встрял в разговор старших.

Никто не осадил — видно, многие думали так же, как и я. Дивизионный комиссар тоже не оборвал — может быть, он не заметил, кто задал вопрос, скорее всего сделал вид, что не заметил.

— Товарищи,— сказал он.— В политбеседах прошу подчеркивать: основная масса войск противника, по данным разведки, сосредоточилась здесь,— он ткнул пальцем в Сталинград.— Наша задача — надежнее прикрыть правый фланг Сталинградского фронта. Там идут ожесточенные бои. Во время бесед подчеркните перевооружение. Увязывайте практическую работу с со­бытиями на всем фронте. Если на Воронежский фронт прислали первоклассные машины, то, нужно понимать, в Сталинграде не хуже техника... Согласны?

Слушая комиссара, я совсем осмелел. И то, что меня не оборвали, не поставили на место сразу, позволило набрать в грудь воздуха и рявкнуть чуть ли не басом:

— Правильно. И я так думаю.

Минуту стояло молчание, как на траурном митинге, затем грянул хохот:

— Откуда он взялся?

— Кто его сюда пустил?

— Наконец-то все стало ясным!

— Стратег! Хе-хе-хе...

— Кто такой? Как тебя зовут-то?

— Это Васин, воспитанник! — сказал батальонный комиссар.— Как ты сюда попал-то?

Я молчал.

— Давай познакомимся,— протянул руку комиссар дивизии.

— Рассыльный боец Васин,— сказал я.

— А-а...— протянул батальонный комиссар.— Яс­но! Это я вызвал рассыльного, чтоб дорогу показал политруку.

Подошел знакомый капитан, с которым мы вместе ужинали в столовой, Борис Борисович.

— Знакомьтесь!

— Да мы старые приятели,— ответил капитан и ве­село подмигнул: мол, не вешай носа, ничего страшного нс произошло, бывает хуже.

Спать я лег в первом часу ночи и, оказалось, нена­долго.

Что-то разбудило. Телефоны молчали, да и вряд ли бы я проснулся от их звонков. Чуть слышно дребезжали стекла в окне; шурша, сквозь щели с потолка сыпалась тонкая струйка опилок. Над головой в дубовой рамке висела, покосившись, выписка из устава: «Пехота Крас­ной Армии является основным родом войск. Она силь­на...» У окна поскрипывали старые ходики. Я босиком подошел к ним, подтянул груз-гирьку с тремя подкова­ми. Ржавые стрелки показывали семь. Неужели я так долго спал?

Я торопливо намотал на ноги портянки, натянул сапоги, застегнул гимнастерку, прихватил пояс с теса­ком в деревянных ножнах и, приглаживая пятерней волосы, вышел в коридор.

В коридоре стояла тишина. Не хлопали двери, не стучали сапоги, лишь в самом конце коридора прохажи­вался часовой.

И вдруг накатился гул. Он накрыл дощатый барак, как ладонью, и стены заходили ходуном, отвалился шмат тонкой сыпучей штукатурки, неслышно упал на пол.

Инстинктивно я бросился к двери, выбежал во двор. Быстрее в укрытие, под землю, к центру Земли!

Во дворе было солнечно. Ветер нес паутину, она грустно искрилась, над лесом галдели испуганные галки и сороки.

На плоской крыше бревенчатого сарая стояли люди. Среди них дежурный по штабу с красной повязкой на рукаве. Люди смотрели в небо.

Это было настолько неожиданно, что я остановился посредине двора. Если налетели самолеты, то почему же люди не бежали, не падали, а лезли на самое видное место?

Из-за верхушек деревьев с набором высоты выстре­лила тройка самолетов. У них на крыльях красные звезды! Ура! Это наши «яки», наши новые машины, они прибыли вчера на аэродром с далекого и таинственного Урала.

Я их уже видел. Ночью. Когда провожал из полит­отдела в расположение роты политрука Бориса Борисо­вича.

В конце луга зажглись на минуту сигнальные огни. С включенными фарами опустился самолет, коснулся земли и, подпрыгивая, погасил скорость. Из темноты вырулила трехтонка, сверкнул красный свет фонарика, ЯК-1 развернулся и, как верная собака, побежал за машиной к опушке леса.

Борис Борисович зачмокал губами, точно ему поло­жили в рот леденец, засопел и сказал обиженно:

— Не люблю я машины!

— Почему? — удивился я.