Воронеж – река глубокая

Шуленин сидел на столе для чистки оружия и чесал затылок. Товарищи по оружию смотрели на него, как на родного брата японского микадо, родство с которым случайно определил Особый отдел фронта. Что говорить, случай уникальный! На фронт приехала жена!

— И как она дом-то бросила? — терялись в до­гадках бойцы.— Как добралась? Как разыскала? Вот кого послать к Прохладному в разведчики. Она у тебя случайно не в уголовном розыске работает?

— Паралик ее знает! — отвечал рядовой Шуленин, не веря, что приехала именно его жена, а не какого- нибудь однофамильца.

Больше всех волновался старшина роты Толик Бра­гин — у него на целой планете не имелось родственни­ков, жены — тем более.

— Тут любовь... роковая,—фантазировал он.— Факт! Если кто кому изменит — нож в сердце. Как в песне поется: «Ты меня забыла, другого полюбила, а теперя финку получай...» Роковая любовь или нет?

— Паралик ее знает! — отвечал Шуленин, продол­жая сосредоточенно чесать затылок.

— Детки-то есть?

— Паралик ее знает...

Брагин оторопел... Минут пять глядел на Шуленина не моргая.

— Не знаешь, есть у тебя дети или нет? Говори сразу, кто приехала — жена или дроля?

— Паралик ее знает!

- Дети-то были, когда с ней жил? До войны. Вспомни!

Шуленин, утомленный собственными раздумьями, молчал. Он нетерпеливо поглядывал на палатку млад­шего лейтенанта Прохладного — там решался вопрос о его свидании с женой. По всей видимости, свидание должны были разрешить — Шуленина сняли с наряда.

Рота томилась... Бойцы гадали, какая окажется жинка у товарища: высокая, маленькая, толстушка, худоба, брюнетка, шатенка или блондиночка, грымза, миляга, кривлявая, тихоня, певунья, сплетница? Может, рыжая? Может, сорок пятый номер обуви носит? Вдруг беззубая, как баба-яга? Какая она, какая?

Обыкновенная,— ответил Шуленин.

Понятно! — успокоились бойцы, и каждый из них тоже задумался.

Наверняка,— митинговал Рогдай,— привезла меда и ватрушек. Зачем ей тогда ехать? Когда к нам приезжали отец с матерью в пионерский лагерь, они столько вкусного привозили... Я дурак, ничего есть не хотел. Привезут пирожное, я не хочу. Алька, подтверди, что пирожные есть не хотел. Что она тебе привезла, Шур-Мур?

Шур-Мур... У моего брата неожиданно прорезался «талант» приклеивать людям прозвища. С его легкой руки старшина роты превратился в Сивку-Бурку, Шуле­нин — в Шура-Мура, а Борис Борисович Иванов, по­литрук роты,— в Быр-Быра, а дядя Боря Сепп получил самую презрительную кличку — Пацифист. Что такое пацифист, Рогдай не знал, но по тому, как произносили это слово, было оно, очевидно, весьма ругательным.

Шур-Мур подумал и ответил:

— Паралик ее знает!

— Живут же люди! — мечтательно произнес Толик Брагин. И вдруг запел сиплым голосом беспризорни­ка: — «Твои страстные поцелуи довели меня до греха. Мать забыла, отца бросила...» Я много песен знаю,— похвастался он ни к селу ни к городу.— Душевные! Хотя бы эту... «Жили-были два громилы: ун-дзын, дзын- дзын...» Не та! Стой, вспомнил! «Как на кладбище Серафимовском отец дочку зарезал свою...»

— Заткнись! — сказали ему.

Старшина подумал и согласился, потому что ни одна песня из его репертуара почему-то не подходила к дан­ному моменту.

Из палатки вышли ротный и политрук. У Прохладно­го алел на щеке шрам. Шуленин сник — покрасневший шрам на щеке командира роты обещал мало приятного.

Борис Борисович не торопясь пристегнул полог палатки и подошел к столам для чистки оружия.

Шуленин соскочил со стола и встал по стойке «смирно».

— Дела следующие,— сказал политрук, улыба­ясь.— Идите на КПП, ведите жену сюда, в роту. Друго­го выхода нет. В общем, ведите ее сюда. Надеюсь, что товарищи, живущие с вами в палатке, не будут в обиде, переночуют в свободных. Кто с вами живет?

— Они,— показал на нас с братом Шуленин.

— Тем более,— сказал политрук.

Шуленин почему-то не двигался с места, не спешил на КПП. Он покосился на товарищей, поморщился... Набравшись храбрости, прошептал что-то политруку на ухо.

— Не понял,— сказал политрук.— Говорите громче. Скрывать нечего. Все равно ничего не скроешь. В чем дело?

— Она с ребенком,— сказал Шуленин, с опаской оглянувшись на старшину роты Брагина.

— Как? — не понял капитан Иванов.

— С ребятенком, говорю, приехала,— повторил Шу­ленин и почему-то опять покосился на старшину.

— Сколько ребенку лет? — задал вопрос политрук.

— Сейчас...

Шуленин закатил глаза и стал загибать пальцы — считать. Пальцев ему не хватило, он зашевелил гу­бами.

— Пять месяцев, пятый должон,— сказал он.— После первого ранения я заезжал домой... Пять месяцев аккурат.

— Та-ак...— протянул капитан.— Да-а-а... Загвозд­ка! — Он повернулся и пошел разыскивать Прохладно­го для продолжения таинственных переговоров — как поступить с рядовым Шулениным, к которому не только прибыла жена, но, как выяснилось, с грудным младен­цем.