Воронеж – река глубокая

Готовились к торжествам серьезно: чистились, драй лись, брились, терли шеи лыковыми мочалками, рас­правляли усы, гыкали и умышленно не заглядывали в палатку к Шуленину. Столы для чистки оружия на­крыли новенькими мишенями. Фашистом вниз, чтобы фашист не портил мерзким силуэтом настроение людям. Брагин расстарался, сбегал и принес гроздья рябины, ветки сунули в гильзу из-под мелкокалиберного снаря­да, поставили гильзу вместо вазы в заглавие среднего стола, где, по предварительным расчетам, должна была сесть героиня торжества. Неожиданно выяснилось, что сидеть в роте не на чем: в роте числилось по описи три табуретки и ни одного стула.

И потянулись к бане, как муравьи, за плахами.

— Нельзя! Не дам! Кто приказал? — бегал вокруг бани санинструктор.— Мне баню топить нечем. Чей приказ?

— Генерала.

— Зачем плахи?

— На пионерский костер.

К девяти часам сборы закончились. Рота села за столы.

— Встать!

Встали. Замерли. Повернули головы налево те, кто сидел напротив повернувших головы направо. К ору­жейным пирамидам приближалось шествие — впереди политрук, за ним облагородившийся Шуленин и женщи­на, жена Шуленина, с ребенком на руках. Прохладный появился позднее.

— Вольно! Садись!

Мы стояли. Мы разглядывали. Женщина была невы­сокого роста, квадратненькая, темно-русая, одета в се­рый костюм, на груди значки — «Ворошиловский стрелок», «ГТО II ступени», «Значок донора» и еще какие-то с красными крестами и полумесяцами.

Мы сели. Дневальные разнесли тонко нарезанные ломти хлеба, пшенную кашу и по ведру сладкого мор­ковного чая на стол. Ведра портили вид столов, их сняли и поставили на землю рядом со столами. Гостье при­несли большую эмалированную миску с кашей.

— Товарищи! — сказал политрук и встал из-за сто­ла.— Сегодня к нам приехала жена боевого товарища. У него произошло большое событие в семье — родился первенец, сын Олег. Сейчас идет война, и, казалось бы, нам, фронтовикам, нужно забыть про домашние радо­сти.— Политрук посмотрел на Прохладного и продол­жал:— А по-моему, наоборот, мы должны помнить каждую минуту о своих родных, любимых, сыновьях, дочерях. Иначе за что же идти в бой, если не за семью, народ, землю, за Родину? Мы призваны защищать Родину-мать от страшной опасности — от нашествия лютого, безжалостного, коварного врага. Жалко, что в бокалах,— он поднял алюминиевую крышечку немец­кого производства, напоминающую стакан,— нет вина Чай. Чай самодельный, тем не менее. Мы обещаем Нине Сергеевне,— он улыбнулся жене Шуленина,— что после победы выпьем в наших семьях за здоровье ее сына полной мерой. Согласны со мной?

— Согласны! — уныло ответили бойцы, с презрени­ем поглядев в сторону остывающего морковного чая.

Затем слово дали Нине Сергеевне. Она передала ребенка Шуленину. Тот сидел с каменным лицом.

— Дорогие товарищи! — радостно сказала Нина Сергеевна.— Я не ожидала, что так встретите! Большое спасибо! Извините, что мы с мужем не можем пригла­сить вас всех в гости — дом далеко, и... он сгорел во время бомбежки... Ой, я совсем забыла! — сказала еще Нина Сергеевна.— У меня подарки. Наши женщины собрали... Вася! — обратилась она к мужу.— Сбегай, принеси!

Оказывается Шуленина звали Васей. В присутствии жены он выпрямился, посолиднел, не чадил беспре­рывно самокруткой.

Шуленин принес два мешка.

— Вот! — сказала счастливая Нина Сергеевна, вы­нула из мешка маленький мешочек и положила перед капитаном Ивановым. Потом она положила такой же маленький мешочек перед младшим лейтенантом, пошла вдоль стола и перед каждым бойцом положила по ме­шочку.

— От наших женщин. Простите, что скромные по­дарки...

Она на самом деле была счастлива. Она мечтала увидеть мужа, познакомиться с его командирами, това­рищами, ее подруги собирали подарки, провожали ее в путь, давали наказы...

Мальчики, я про вас знаю,— сказала она и дала нам с Рогдаем по мешочку.

— Спасибо!

В мешочке оказался еще мешочек. Я долго крутил его, пока не догадался, что это кисет для табака. Еще лежали теплые носки из белой шерсти и джемпер-безру­кавка домашней вязки.

Рядом сидел Брагин и крутил в руках большой носовой платок. На уголке красовалась вышивка: «Воз­вращайся живым!»

Живым,— размышлял он.— Если убьют, как же вернусь? Что это за тряпочка? Если портянка, то почему одна?

- В нее сморкаются,— объяснили ему.— В платок сморкаются. Если будешь спать зимой на снегу и схва­тишь насморк.

Толик сроду не употреблял носовых платков, да и насморка, наверное, у него никогда не было.

— А что у вас во втором мешке? — не утерпел и спросил у гостьи через стол Брагин.

— Табак. Опять я забыла,— ответила Нина Серге­евна.— Там еще письма. Девушки с фабрики написали письма молодым бойцам.

— Сколько курева?

— Килограммов двадцать.

— Дайте сюда, распределим, а то ваш муж за один присест выкурит. И письма давайте. Я один неженатый Буду письма читать, не пропадать же добру. В жизни не получал ни одного письма.

Под общий смех и шутки письма девушек с под­московной фабрики передали старшине.

Ребенок неожиданно проснулся и заплакал.

Прохладный спросил:

— Сколько, Нина Сергеевна, рассчитываете по­гостить?