Воспоминания одной звезды

Мама умерла с улыбкой на лице. Когда я позже увидела ее в тот день, у меня возникло ощущение, что это моя собственная жизнь подошла к концу. Я никогда прежде не понимала, не представляла, что она может умереть. Не важно было, что говорили врачи, не важно, что я знала об этом чисто рационально. Но мне всегда казалось, что мама будет жить вечно. Теперь я спрашивала себя, как мне удастся пережить это горе — самое грандиозное, которое когда-либо постигало меня. Правда, рядом была Маргарет. Она спокойно и с требуемой деловитостью сделала все необходимые распоряжения, касавшиеся похорон, так как я была совершенно неспособна на это. Маргарет подставляла свое плечо всякий раз, когда иссякали мои душевные силы. Она заставляла меня двигаться дальше, жить — это было каждый раз, когда отчаяние наваливалось на меня. Она относилась ко мне так, будто я была драгоценным достоянием, которое она, моя бескорыстная, верная подруга, унаследовала от моей матери.

Сейчас у входа в церковь Божьей Матери Ченстоховской есть две бронзовые мемориальные доски. Они свидетельствуют о том, что эта церковь существует благодаря трудам отца Кжеминьского и Элеоноры Халупец. И теперь то, что мы с мамой задумывали как памятник для благочинного священника, стало памятником и моей матери.

Глава 17

Долгое время после смерти матери я с большим трудом справлялась с обычными действиями, которые постоянно требуются в жизни. Да, я ела, спала, кивала головой, когда ко мне кто-то обращался, но когда никого не было рядом, лишь тихо рыдала. Я не хотела быть обузой и все же, сама того не желая, превратилась именно в это. Маргарет делала все, что было в ее силах, чтобы облегчить мне существование. И даже сила моего горя была недостаточной, чтобы спасти меня от огромного чувства вины перед нею, поскольку я принимала от нее так много, а возвращала так мало. Но я ничего не могла поделать. Неожиданно оказалось, что у меня нет работы, нет никакой карьеры в кино, нет матери, нет никаких обязательств — в общем, не было ничего на свете, что я была обязана делать. Я была полностью свободна от всего, но это новое для меня чувство свободы сковывало меня куда сильнее, нежели чувство долга. Несколько раз в неделю я выходила из дома и отправлялась на старое Голгофское кладбище в Лос-Анджелесе, где была похоронена моя мать. Я сидела и тупо смотрела на склеп с надписью «Элеонора Халупец, любимая мать Полы Негри», а потом почти с вожделением глядела на пустое место рядом с ее захоронением, где сама когда-нибудь буду похоронена, и задавала себе вопрос, как скоро настанет этот день.

Маргарет наблюдала все это молча, с большим сочувствием, но в конце концов решила — нужно что-то предпринять. Она купила дом в Бель-Эр и буквально насильно заставила меня проявить интерес к тому, как лучше всего отделать его изнутри и как преобразовать участок вокруг него. Поначалу я лишь вяло соглашалась со всем, что она предлагала. Однако когда я увидела, с каким рвением она взялась за работу, несколько испугалась: вдруг она переоценит собственные силы, переутомится. У нее же серьезное сердечное заболевание. Теперь мой траур по маме, длившийся так долго, сменился страхами за состояние здоровья Маргарет. Я постепенно начала понимать, что у меня все же есть ради чего стоит жить дальше: у меня была она. Мне нужно было заботиться о ней, о ее здоровье, и я обязана холить ее и лелеять. Теперь в этом был смысл моей жизни. Так я стала постепенно все больше и больше брать на себя ответственность при планировании того, что должно было быть в нашем новом доме. Неудивительно, что наши отношения сделались еще более глубокими, чем прежде. Мы обе нуждались друг в друге, причем каждая по-своему. Мы переехали, наконец, в этот дом в Бель-Эр, и тени стали постепенно удаляться из моей души и, наконец, совсем ушли. Настало солнечное, беззаботное время. Мне даже предлагали какие-то роли в кино, но я от всех отказалась. Вдруг стало ясно, что достаточной мотивацией для того, чтобы жить, было просто жить в мире и спокойствии.

В 1957 году Маргарет решила, что настало время для меня нанести первый визит в ее родной город. Я уже не раз встречалась с членами семьи Вест, когда они оказывались в Голливуде, однако сама никогда не приезжала в Сан-Антонио. Мы отправились туда на ежегодный праздник в апреле, Фиесту[380], и это оказалось идеальным для моего знакомства с очаровательным старым центром города. Мы были захвачены атмосферой непрекращавшегося праздника, с бесконечными приемами, вечеринками и парадами. Друзья устроили для нас прогулку на пароходе по реке Сан-Антонио, и мы медленно плыли по ней, лениво извивавшейся через весь город в своих узких берегах, а сами неторопливо вкушали яства и напитки, разглядывая янтарно-желтую иллюминацию, отмечавшую направление тропинок через парк на берегу реки.