Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции.

В 1949 эмигрировал в США, где защитил в Гарварде диссертацию «Вяземский как литературный критик» (1954). До пенсии (1977) преподавал в университетах Канзаса, Индианы и Вашингона, заведовал кафедрой русской литературы Университета в Амхерсте (штат Массачусентс).

Научные интересы Иваска лежали в сфере русской философии. Своим учителем считал Георгия Петровича Федотова, теория которого об антиномиях как сущности мира и апология культуры оказала влияние и на его художественное творчество. Иваск подготовил к публикации сборник статей Г.П. Федорова «Новый град» (Н-Й., 1952), «Избранное» В.В. Розанова (Н-Й., 1956), написал блестящую монографию «Константин Леонтьев: Жизнь и творчество» – 1974.).

Всю жизнь Иваск считал себя русским поэтом. Не родина, а язык – главное в жизни, утверждал он в одном из стихотворений. «Я навсегда остался без русского пространства под ногами, но моей почвой стал русский язык, и моя душа сделана из русского языка, русской культуры и русского православия», – утверждал он в своем «Последнем слове» незадолго до смерти (опубликовано посмертно).

Неизвестно, писал ли стихи Иваск, находясь в Германии, но, несомненно, что мрачные годы беженства наложили на его поэзию неизгладимый отпечаток по принципу от обратного: вместо характерного для большинства послевоенных поэтов эмиграции пессимистического настроения уже первая книга стихов Ю. Иваска называется «Хвала» и воссоздает земной рай, хвалу Творцу.

Это не значит, что поэт не видит драматических начал жизни, но он занимается Рае-творчеством. В стихотворении «Мандельштам» Иваск утверждает, что и в жестокий век ласточка (любимый образ Мандельштама) влетает в окно, и даже в Сибири, этом символе каторги и ссылок, «медовой, матовой рекой струится / Пчелиносолнечное волшебство». Поэт находит «голубой и синий рай / Уже за частоколом, за околицей» («Сан Анхель»). Даже на кладбище у него «победу торжествует лазоревое небо», а не пасть могилы («Тас-ко»). «Звезды и бездны – небытие», – полемически утверждает Иваск и продолжает «будьте приветливы, здравы и праздны, / Дурочку жизнь, полюбите ее!» («Братья, скрывайте сущую правду…»). Ангелы в стихах сборника «шуршат цветами», «шалят», «приплясывают» («Тонанцинтла»), словом ведут себе вполне по-земному. Даже Хлестаков – «рококо», «из Петербурга милый Лель» («Хлестаков»).

Вполне романтично звучат и названия стихотворений сборника: «Акрополь», «Салоники», «Венеция», «Фиозоле», «Равенна», «Ассизи», «Керетаро», «Ушмал», «Оахака», «Чулула».

Интерес к высокому в сочетании с бытовым проявился в названии сборника «Я – мещанин». Тема Бытия соединяется, как это делали его любимый Г. Державин и В. Розанов, с бытом, высокая лексика с низкой, с просторечием («остолоп», «отхаркиваю», «шваль», «стоеросовая дура»). «Ничто мне бытие без быта», – декларирует Ю. Иваск в стихотворении «Исходя из Розанова». Критики считают, что свою роль в таком отображении действительности сыграли английская метафизизическая поэзия 17 в. (Дж. Герберт и Дж. Донн) и религия ацтеков (поэт 7 раз посетил Мексику). «Мучительно-значительно равны / Базилики, базары и трущоба – / Все осязаемости, а не сны» («Римские строфы» II). Равновелики и равноценны для поэта «немытые угольные руки» на рынке и мраморные руки великих творений. «Обывательщину не отдам даже <…> за блаженство-благоденство там» («Европейская площадь в Париже»). Эту контрастность заостренность Иваск называл принципом барокко. Душа в стихах Ю. Иваска то называется сердитой «убогой старушкой», то скотинушкой (без всякой доли осуждения, как синоним живости). Одноименные стихотворения посвящены редиске и борщу. В одной строфе встречаются «обезьяны, карлы, замки, море, воины, Урсула, корабли»; «вазы, голубочки, псы»; «парки, пифии, гетеры музы» и «куклы, тряпки» («Витторе Карпачьо»). Мысль о теодицее (наличии зла) в Божьем мире воплощается в образе «перлы и плевки». В цикле, посвященном художникам прошлого, автор стихов видит в первую очередь приметы обычной жизни, что не мешает тут же вспоминать имена святых. Но это единство и позволяет поэту утверждать, что «В раю мы будем дома» («Римские строфы» IV). Философским итогом сборника звучит стихотворение «Памятник», еще одно в длинном ряду одноименных произведений русской и мировой поэзии:

Одаряю рай не цветами радуги:Виноградной волной утлой Венеции,

Солнцем-яишницей грузной Фландрии,Розами, дымами тощей Испании.Следуя Данту, Донну, Державину,

Человек я, с горя резво играющий,Северный; розгой, крапивой венчаемый;Славлю речью, родной, Мастера Господа.