Восточно-западная улица. Происхождение терминов «геноцид» и «преступления против человечества»

– Иногда я пытаюсь понять, как Франк мог сотворить все это. Этот Франк смотрит на того Франка и говорит: «Ну ты и гад, Франк! Как ты мог делать такие вещи? Ты перестал контролировать свои эмоции, верно я говорю?»

Доктор Гилберт молчал и слушал.

– Вам, психологу, это должно быть интересно. Словно я не я, а два разных человека. Вот он я сам – и вот тот другой Франк, который выступал с нацистскими речами и которого теперь судят.

Гилберт по-прежнему не открывал рта. Чем меньше он говорил, тем больше раскрывался Франк.

– Это же удивительно, правда? – настаивал Франк, близкий к отчаянию.

Да, удивительно и шизофренично, размышлял про себя Гилберт, и несомненно рассчитано на то, чтобы спасти шею Франка от веревки.

126

В следующем месяце суд перешел от общего обвинения к индивидуальным делам и заслушал свидетелей. Одним из них был Самуил Райзман, бухгалтер, выживший в Треблинке. Он говорил на польском.

Свидетельство Райзмана было для меня особенно убедительным и лично значимым, поскольку именно в Треблинке убили мою прабабушку Малку. Подробности ее смерти Леон узнал лишь под конец собственной жизни, когда моя мама показала ему книгу с длинным списком тех, кто находился в Терезине. Среди тысяч и тысяч значилась также Малка Бухгольц, с примечанием: 23 сентября 1942 года она была отправлена в Треблинку. Леон ушел с книгой к себе в комнату, и мама слышала, как он плакал. На следующий день он ни словом не обмолвился об этой книге. О Треблинке он не упоминал никогда, во всяком случае, при мне.

Самуил Райзман вышел давать показания утром 27 февраля. Судьям его представили как «человека, вернувшегося с того света»{528}. Он был в темном костюме с галстуком, оглядывал присутствующих сквозь темные очки. Угловатое, морщинистое лицо словно выражало изумление тем фактом, что вот он, живой, сидит в нескольких шагах от Франка, в чьем подчинении находилась Треблинка. Глядя на этого человека, трудно было бы догадаться, какой путь он проделал, какие видел ужасы.

Спокойным, размеренным голосом он описывал путешествие из варшавского гетто в августе 1942 года, поездку на поезде в нечеловеческих условиях: восемь тысяч человек в переполненных вагонах для скота. Из них всех в живых остался он один. Когда советский прокурор спросил, что происходило в момент прибытия, Райзман описал, как всем велели раздеться и идти по Himmelfahrtstrasse, «Дороге на небеса», по короткому пути в газовую камеру, но вдруг его заметил варшавский знакомый и отвел в сторону. Немцам был нужен переводчик, но сначала ему поручили складывать одежду мертвецов в пустые поезда, отправлявшиеся от Треблинки. Два дня спустя прибыл транспорт из маленького города Венгрува, доставил в числе прочих мать Райзмана, его братьев и сестру. Он видел, как они идут в газовую камеру, и ничего не мог сделать. Еще через несколько дней ему передали документы его жены, там была фотография ее с ребенком.

– Все, что осталось от моей семьи, – заявил он в зале суда, на публичной исповеди. – Фотография.

Он подробно описал убийства в промышленном масштабе и отдельные бесчеловечные поступки. Десятилетнюю девочку направили в «лазарет» (то есть больничное отделение) вместе с двухлетней сестренкой. Караулил их немец Вилли Менц, бывший молочник, у него еще были такие маленькие черные усики (после войны Менц вернулся к былой своей профессии и занимался ей много лет, пока в 1965 году суд в Треблинке не приговорил его к пожизненному заключению). Старшая девочка бросилась на Менца, когда тот вытащил пистолет. Почему ему вдруг захотелось убить маленькую девочку? Райзман рассказал, как на его глазах Менц схватил двухлетнюю девочку, отнес ее в крематорий – путь близкий – и швырнул в печь. А потом пристрелил старшую.

Подсудимые слушали в молчании, два ряда немых, пристыженных лиц. Кажется, Франк съежился на своем месте?

Райзман продолжал таким же ровным голосом свой монолог. В «лазарет» доставили пожилую женщину вместе с дочерью. Дочь рожала. Ее уложили на траву. Охранники следили за тем, как она рожает. Потом Менц спросил старшую женщину, кого убить первой. Она попросила, чтобы первой убили ее.

– Разумеется, они поступили точно наоборот, – сказал Райзман очень тихо, но в зале суда его услышали. – Первым убили новорожденного младенца, потом – его мать, а бабушку – последней.

Райзман рассказал об устройстве лагеря, о фальшивой железнодорожной станции. Заместитель коменданта Курц Франц построил великолепный вокзал с фальшивыми вывесками. Позже к нему добавили и псевдоресторан, и расписания со временем прибытия и отбытия, с названиями городов: Гродно, Сувалки, Вена, Берлин. Словно декорация для киносъемок. Это должно было успокоить привезенных людей, пояснил Райзман, «чтобы не было никаких инцидентов».

Цель – чисто психологическая, внушить надежду перед самым концом?

– Да, – таким же ровным, невыразительным голосом подтвердил Райзман.

Сколько человек уничтожали ежедневно?

– Десять-двенадцать тысяч.

Как это осуществлялось?

– Сначала использовали три газовые камеры, потом прибавилось еще десять.