Возлюби ближнего своего

— Отлично представляю себе, дорогой мой, о чем вы сейчас подумали, — сказал он. — Когда-то я и сам так рассуждал. Но поверьте, отстоять себя в беде — огромное искусство. Благотворительность — это корова, которая плохо доится и дает очень мало молока. Я знаю людей, имеющих в запасе по три варианта историй: вариант сентиментальный, вариант жестокий и вариант деловой. Все зависит от того, что именно желает услышать человек, готовый подбросить вам несколько франков. Вы ему, естественно, врете. Потому что вынуждены врать. В основе каждой истории всегда одно и то же: нужда, бегство и голод.

— Знаю, — сказал Керн. — Ничего плохого я о вас не подумал. Просто я ошеломлен: вы знаете так много и так точно!

— Концентрированный опыт трех лет напряженной и, я сказал бы, внимательной борьбы за существование. Я человек тертый, это верно. Таких не так уж много. Мой брат, например, тот был совсем иным. Год назад он застрелился.

На мгновение лицо Биндера исказилось болью, но тут же снова стало спокойным. Он встал.

— Если вы не знаете, куда податься, можете сегодня переночевать у меня. Мне посчастливилось найти на целую неделю вполне безопасную комнату. Она принадлежит одному из моих цюрихских знакомых. Он сейчас в отпуске. В одиннадцать я приду сюда. В двенадцать начинается полицейский час. Будьте особенно осторожны после двенадцати — все улицы буквально кишат сыщиками.

— По-видимому, в Швейцарии дела обстоят очень неважно, — сказал Керн. — Слава Богу, что я встретил вас. А то, чего доброго, попался бы в первый же день. Сердечно благодарю вас! Вы мне здорово помогли!

Биндер сделал протестующий жест.

— Это само собой разумеется среди людей, оказавшихся на дне. В среде нелегальных эмигрантов чувство товарищества развито почти так же, как между преступниками. Любой из нас может завтра же сесть на мель, и тогда ему тоже понадобится помощь... Значит, если хотите — в одиннадцать на этом же месте!

Он расплатился за кофе, пожал Керну руку и вышел изящной, уверенной походкой.

Керн просидел в кафе «Грайф» до темноты. Он попросил план города и набросал на листке маршрут к дому, где жила Рут. Затем поднялся и вышел на улицу, беспокойный и напряженный. Через полчаса пришел на место, в тихий район города, изрезанный узкими улицами. Большой белый дом мерцал в лучах луны. Керн остановился у парадного, взглянул на широкую латунную ручку, и беспокойство как рукой сняло. Все было как-то неправдоподобно: Рут и он разделены только лестницей. Вот он поднимется и... Но после таких трудных месяцев это казалось чересчур простым. А простое давно уже стало непривычным. Он оглядел ряды окон. Может, ее нет дома. Может, уже уехала из Цюриха...

Керн зашагал дальше. Пройдя два-три квартала, он увидел табачную лавчонку и вошел в нее. Из-за прилавка вынырнула женщина довольно хмурого вида.

— Пачку «Паризьен», — попросил Керн.

Женщина пододвинула ему сигареты. Потом нагнулась, достала из ящика под прилавком спички и положила их сверху. То были две слипшиеся картонки. Заметив это, хозяйка отодрала одну и бросила обратно в ящик.

— Пятьдесят раппенов[19], — сказала она.

Керн расплатился.

— Можно от вас позвонить? — спросил он.

Хозяйка кивнула.

— Телефон слева в углу.

Керн принялся листать телефонную книгу. Нойман... Казалось, в этом городе сотни Нойманов. Наконец, найдя нужного, он снял трубку и назвал номер. Хозяйка стояла за прилавком и наблюдала за ним. Керн разозлился и повернулся к ней спиной. Он долго ждал. Наконец ему ответили.

— Можно попросить фройляйн Холланд?

— Кто это говорит?

— Людвиг Керн.

Голос в трубке замер.

— Людвиг... — сказала она затем, словно у нее перехватило дыхание. — Это ты, Людвиг?..

— Да... — У Керна бешено заколотилось сердце. — Да... Это ты, Рут? Я не узнал твой голос. Мы с тобой еще ни разу не говорили по телефону.

— Где же ты? Откуда звонишь?

— Я здесь. В Цюрихе. В табачной лавке.

— Здесь?

— Да, на твоей улице.

— Почему же ты не пришел? Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего. Я только сегодня приехал. Боялся, что тебя уже нет в Цюрихе. Где мы можем встретиться?

— Здесь! Приходи скорее! Ты знаешь мой дом? Я живу на втором этаже.

— Да, знаю. Но удобно ли это? Я говорю о твоих хозяевах.

— Никого нет. Я одна. Все уехали на уик-энд. Приходи!

— Иду!

Керн повесил трубку и с отсутствующим видом огляделся. Он не понимал, где находится. Теперь лавчонка выглядела совсем иначе. Затем он вернулся к прилавку.

— Сколько я вам должен за разговор? — спросил он.

— Десять раппенов.

— Всего десять раппенов?

— Это не так мало. — Женщина взяла никелевую монетку. — Не забудьте взять с собой сигареты.

— Ах да... конечно...

Керн вышел на улицу. Ни за что не побегу, подумал он. Если человек бежит — это уже подозрительно. Надо быть сдержанным. Штайнер — тот ни за что не побежал бы. Пойду лучше шагом, чтобы никто не обратил на меня внимания. Но ведь можно идти быстро. Я умею ходить очень быстро. Так же быстро, как если бы бежал...

Рут стояла на лестнице. Было темно, и Керн плохо видел ее.