Возлюби ближнего своего

— А ведь верно — ты практична, Рут! Я думаю, для начала мы направимся в Люцерн. Это мне посоветовал Георг Биндер, большой специалист по Швейцарии. В Люцерне множество иностранцев, поэтому там можно оставаться незаметным, да и полиция, говорят, не слишком лютует. Когда двинемся в путь?

— Послезавтра утром. А пока можно пожить здесь.

— Хорошо. Впрочем, у меня есть место для ночлега. Только до двенадцати я должен быть в кафе «Грайф».

— Ни в какое кафе «Грайф» ты не пойдешь, Людвиг! Останешься здесь! До послезавтра мы вообще не выйдем на улицу! Иначе я умру от страха!

— А разве это возможно? Разве тут нет горничной или еще кого-нибудь, кто мог бы нас выдать?

— Горничную отпустили до понедельника. Она приедет поездом в одиннадцать сорок. Остальные вернутся к трем часам дня. А до тех пор хозяева — мы!

— О великий Боже! — сказал Керн. — Значит, мы можем распоряжаться этой квартирой почти двое суток?

— Именно так.

— И можем жить в ней, как будто она целиком принадлежит нам, — с этой гостиной, со спальней, и столовой, и белоснежной скатертью, и фарфором, и, вероятно, еще и серебряными вилками и ножами, и еще какими-нибудь особенными ножиками для фруктов, и мы будем пить кофе-мокко из крохотных чашечек, и слушать радио...

— Все это будет! А я стану варить и жарить, и специально для тебя надену одно из платьев Сильвии Нойман!

— Тогда я сегодня же обязательно наряжусь в смокинг господина Ноймана! Пусть он мне будет велик, не важно! В тюрьме я читал журнал «Элегантный мир» и теперь знаю, как следует одеваться!

— По-моему, смокинг придется тебе как раз впору!

— Блестяще! Давай устроим праздник! — Керн в восторге вскочил на ноги. — Вероятно, я могу принять горячую ванну и намылиться несколько раз? Давно этого со мной не бывало. В тюрьме мы обливались из душа каким-то раствором лизоля.

— Конечно, можешь! Горячая ванна, ароматизированная всемирно известными духами «Керн — Фарр»!

— Я их уже распродал.

— Но у меня остался флакон! Помнишь, ты подарил мне его в Праге, когда мы смотрели фильм. В наш первый вечер. Я сохранила его.

— Это — вершина счастья! — заявил Керн. — Благословляю тебя, о Цюрих! Рут, ты просто ошеломила меня! Наша встреча началась неплохо!

XII

В Люцерне Керн в течение двух дней безуспешно осаждал виллу коммерческого советника Арнольда Оппенгейма. Белое строение стояло на пригорке и, словно крепость, возвышалось над Фирвальдштадтским озером[20]. В списке адресов, который «специалист по Швейцарии» Биндер подарил Керну, против фамилии Оппенгейм было сделано примечание: «немецкий еврей; деньги дает только под сильным нажимом; настроен националистически; не выносит разговоров о сионизме».

Наконец на третий день Керна приняли. Оппенгейм встретил его в большом саду, полном астр, подсолнухов и хризантем. Хозяин оказался жизнерадостным крепким мужчиной с толстыми, короткими пальцами и маленькими густыми усиками.

— Вы прямо из Германии? — спросил он.

— Нет. Я уехал оттуда два с лишним года назад.

— А откуда вы?

— Из Дрездена.

— Ах, Дрезден! — Оппенгейм провел ладонью по блестящему лысому черепу и мечтательно вздохнул. — Дрезден — великолепный город! Настоящая жемчужина! Одна Брюльская терраса[21] чего стоит! Нечто совершенно уникальное, верно?

— Да, — подтвердил Керн. Было очень жарко, и он с удовольствием выпил бы стакан виноградного сока, стоящего на каменном столике перед Оппенгеймом. Но тот и не думал предложить гостю освежиться. Замечтавшись о своем, он смотрел куда-то вдаль.

— А Цвингер!..[22] А дворец! А галереи!.. Вам, конечно, все это хорошо знакомо?

— Не так подробно. Запомнился общий вид...

— Но помилуйте, мой юный друг! — Оппенгейм посмотрел на него с укором. — Как можно! Не знать таких шедевров немецкого барокко! Неужели вы никогда не слыхали о Даниеле Пеппельмане?

— Что вы, разумеется, слыхал! — Керн понятия не имел об этом зодчем, но хотел угодить Оппенгейму.

— Ну, вот видите! — Оппенгейм откинулся на спинку кресла. — О, наша Германия! С нами никому не сравняться, не так ли?

— Безусловно, никому. И это, в общем, довольно хорошо.

— Хорошо? Почему? Что вы имеете в виду?

— Ничего особенного. Просто это хорошо для евреев. Иначе мы бы погибли.

— Ах вы вот о чем! Так сказать, в политическом смысле! Но послушайте! Что, собственно, значит «мы бы погибли»? К чему громкие слова? Верьте мне — люди склонны к преувеличениям. Не так уж там плохо. Я это знаю из самых достоверных источников.

— Вот как?

— Совершенно определенно! — Оппенгейм подался вперед и, приглушив голос, доверительно добавил: — Между нами говоря, сами евреи несут немалую долю ответственности за то, что происходит ныне. Огромную долю ответственности, скажу я вам! А уж я-то знаю, что говорю! Они сделали много ненужного! В этом я кое-что смыслю!

Сколько же он мне даст, подумал Керн. Хотя бы нам добраться до Берна на эти деньги.