Возлюбленная

Сэти застонала, и Эми тут же прекратила рассказывать о своих воспоминаниях и быстренько переложила израненные ноги Сэти повыше, чтобы основная нагрузка пришлась на ляжки.

– Ну что, так лучше? Господи, разве можно так умирать! Ты ведь понимаешь, что умрешь здесь? И я понятия не имею, как тебе из этой истории выпутаться. Благодари еще Создателя, что я случайно на тебя набрела, не то пришлось бы тебе умирать прямо там, в траве. Ну а если б змея проползла, так она б тебя точно укусила. А медведь и вообще бы съел. Может, все-таки тебе стоило остаться там, откуда ты сбежала, а, Лу? Хотя по твоей спине можно догадаться – ха-ха! – почему ты там не осталась. Кто бы тебе это дерево ни нарисовал – он на сто очков мистера Бадди переплюнет. Слава Богу, я на твоем месте не оказалась. Ну что ж, ничем, кроме паутины, я тебя полечить не смогу. Только ее тут маловато, пойду поищу в кустах. Можно, конечно, еще мох приложить, да только там иногда всякие жучки водятся. А может, попробуем вскрыть эти твои «цветочки»? Пусть-ка гной вытечет. Ну что ты молчишь? Ты-то сама что думаешь? А все ж интересно, что у Господа было на уме, когда он такое позволил. Ты, конечно же, что-то натворила, да? Ну теперь-то хоть никуда не убегай.

Сэти слышала, как Эми что-то бормочет и напевает в зарослях, собирая паутину. На ее пении она и постаралась полностью сосредоточиться, потому что стоило Эми немного отойти, как ребенок в животе у Сэти снова принимался возиться. Хороший вопрос, думала Сэти. Что было на уме у Господа? Эми оставила платье у нее на спине незастегнутым, и теперь туда задувал ветерок, чуть смягчая, утоляя боль. Это была небольшая передышка, и она наконец успела почувствовать, как распух и растрескался от жажды ее язык. Эми вскоре вернулась с полными пригоршнями паутины, которой, тщательно очистив ее от высохших паучьих жертв, аккуратно облепила спину Сэти, приговаривая, что, дескать, примерно так украшают елку на Рождество.

– У нас там, где я жила, есть одна старая негритянка. Ну ничегошеньки не знает, совсем темная. А шьет здорово. Все для миссис Бадди шьет – и тонкое белье с кружевами, очень красивое, правда, но ведь и двух слов связать не умеет. И совсем непросвещенная, вроде как ты. Ты тоже ничегошеньки не знаешь. А ведь все равно умрешь, вот ведь дело-то в чем. А я нет! Я все равно доберусь до Бостона и куплю себе бархат! Карминный. Ты ведь даже о таком и не слыхала, верно? Ну а теперь и тем более не услышишь. Спорим, тебе не доводилось даже спать на солнышке? Я целых два раза так спала. Обычно-то я скотину кормлю еще до рассвета и спать не ложусь до поздней ночи. Но один раз я прикорнула днем за телегой, да так и заснула. Спать, когда тебе на лицо солнышко светит, – это, я тебе скажу, самая лучшая вещь на свете. Первый раз я так спала, когда была еще маленькая. И никто меня тогда будить не стал. Ну а тогда, когда я за телегой прикорнула, то все цыплята, черт бы их побрал, разбрелись, и мистер Бадди меня здорово выпорол. Кентукки – вообще гнусное местечко. Жить нужно только в Бостоне. Там и мать моя жила, пока не задолжала мистеру Бадди. Джо Натан говорит, что мистер Бадди – мой папаша, да только я этому не верю, а ты?

Сэти сказала, что тоже не верит.

– А ты знаешь, кто твой отец, а?

– Нет, – ответила Сэти.

– Ну и я не знаю. Знаю только, что это не мистер Бадди. – И Эми, покончив с лечением, встала и прислонилась к стене сарая. Ее медлительные глаза стали совсем неподвижными и какими-то блеклыми в солнечном свете, который пламенем горел в ее волосах. И вдруг она запела:

Вот, полный забот, закончился день,

И сумерек летних спускается тень.Влетая в окно, ветерок ночнойТвой полог качает рядом со мной.Малышка моя усталая спит.

И тихо кузнечиков песня звучит.В лесу, на волшебной поляне своейКружит хоровод легких эльфов и фей.Тогда-то в наш милый и маленький домПриходит не фея, не эльф и не гном –

Сама Королева всех кукол на светеС туманных небес опускается к детям.

Эми вдруг перестала раскачиваться, отстранилась от стены, села и скорчилась, обхватив костлявыми руками колени и прижав локти своими хорошими добрыми ладошками. Потом медленно опустила глаза и стала высматривать что-то в грязи под ногами.

– Это песенка моей мамы. Это она меня научила.