Возвращение долга. Страницы воспоминаний

– И думать нечего, – отмахнулся рукой Сэм. – Ни хрена всерьез у вас нет, кроме бомбы… Вот послушай… Когда я стоял в том своем магазине… Тимур тогда был помощником, стоял рядом, в кипе… Туда заглядывали многие из русского представительства. Товар был проверенный и немного дешевле, чем у других. Однажды приходит ко мне один хмырь, он когда-то купил у меня несколько 286-х компьютеров, отвез в Россию и имел с них хороший навар. Тогда у вас эти компьютеры были дороже машины… И говорит тот консульский хмырь: «Сэм, хозяину нужен хороший холодильник. Приведем его к тебе завтра, часов в двенадцать». Ну, говорю, пусть приходит. Как раз у меня оставался один «шкаф», трехкамерный, последней модели. Хотел придержать для магазина, но, думаю, посмотрю, что за хозяин. После двенадцати дверь открывается, появляется ваш посол Трояновский, в вечернем костюме – а стояла жара. Следом за послом входит человек в шляпе и сером плаще. Я тут же обратил внимание на его рот. Какие-то скошенные вниз, с правой стороны лица, узкие губы. Глаза из-под нависших бровей зыркают с подозрительным прищуром. И с ним несколько знакомых пацанов из консульства, все в черных костюмах… Вот, Андрей Андреевич, говорит посол, хозяин магазина, Сэм Кислин. Тот, в плаще, протягивает мне руку, до сих пор помню – холодные, вялые пальцы. «Здравствуйте, товарищ… э-э… господин Кислин», – и представляется вежливо так: Андрей Андреевич Громыко!… Ни хера себе, думаю! Громыко?! Министр иностранных дел Совдепии, член Политбюро. Вторая или третья шишка после Брежнева… И пришел за холодильником?!

Громыко повернулся к Трояновскому: «Жена говорит, без холодильника не возвращайся. Она прочла о нем в каком-то журнале. Решай, говорит, вопрос с Ираном. Купи холодильник, и домой». Трояновский понимающе кивнул. Но тут влез Тимур: «Хорошая у вас жена!» – и подмигнул Трояновскому… В дерзком замечании грузинского еврея Громыко уловил какую-то угрозу. Взглянул на бархатную кипу Тимура. Лицо министра окаменело. Пацаны притихли, только булькнул у двери остаток смеха… Я подвел министра к холодильнику, открыл дверцу. Тот внимательно осмотрел, поинтересовался электрозаменяемостью. «А то, – повеселел министр, – один наш работник купил где-то телевизор, вернулся в Москву, включил и весь дом оставил без света. Да еще грохнуло так, что думали – война!» – «Ну, насчет войны – вы бы первым знали», – не утерпел Тимур. Громыко вновь со значением посмотрел на кипу болтливого еврейчика, поморщился, как от лимона. Поручил Трояновскому оплатить покупку и дать ему чек. Надвинул шляпу и направился к выходу. В дверях остановился, протянул мне руку и сказал: «Жаль, что вы покинули родину, Семен. Мы бы назначили вас министром торговли». – «Я уже был директором магазина в Одессе, мне вполне достаточно», – ответил я… Вот так, Илья! Ничего у вас нет, кроме бомбы.

– Холодильник отправили? – уклонился я от дискуссии.

– Первым же сухогрузом на Новороссийск.

* * *

Я помнил те времена, о которых рассказывал Сэм. Так хорошо, будто я находился в Москве рядом с ним. Более того, вспоминания о том времени стали эпизодами в моих романах «Коммерсанты», «Сезон дождей» и в дилогии «День благодарения». Поэтому услышанное в пентхаусе над Линкольн-центром бархатным весенним вечером не было для меня новостью…

Помнится, я вышел из помещения журнала «Новый мир» на Пушкинскую площадь. Остановился в ожидании автобуса напротив редакции популярной «Новой газеты», у стенда которой толпа считывала расклеенные свежие полосы. Неожиданно люди из толпы принялись оборачиваться в мою сторону, и в следующее мгновенье вся толпа устремилась ко мне через мостовую. Я оглянулся. Рядом со мной, плечом к плечу стоял… Ельцин с каким-то мужчиной. Набежавшая толпа принялась пожимать ему руки. Я тоже воспользовался соседством, хотя особой симпатии у меня к нему не было. Мне больше был симпатичен Горбачев…

Выбрался из толпы, но был привлечен шумом, что доносился через площадь, со стороны Цветного бульвара. «Что там происходит?» – подумал я вслух. «Нар тюремных домогаются, – буркнул какой-то мужик. – Охренели от свободы, сукины дети…»

Сквер Цветного бульвара запрудила толпа. Лозунги и плакаты взбрыкивались над головами… «Свободу Прибалтике», «Долой армян!», а напротив – «Долой азербакланов». Раздвигая людей, ввинчивался тип с сигаретой во рту, волоча на спине плакат «Сионисты – вон из Руси». Мужик в папахе терся в толпе с лозунгом «Ще не вмерла Вкрайина!»…

Я присел на холодный гранит цветника. Рядом на стопке бумаг расположилась полная женщина в очках, похожая на Крупскую… Она выговаривала какому-то пареньку, что «пропадает момент», самый раз разогреть толпу призывами, а нет свежей батарейки к мегафону. Паренек что-то озабоченно лопотал про какого-то Сережу, который вот-вот подскочит с батарейками. Вероятно, многие знали эту женщину, толпа у цветника начала плотнеть.