Возвращение к легенде

— Мне оставь человек пять: мы вас прикроем.

— Нет, уж отступать, так вместе…

— Выполняйте!

Ополченцы отступали снова дворами. Неподалеку от Плаца на Браме они встретились с пограничниками из заставы Патарыкина, и те сказали им, что на площади уже немцы, которые вышли на главные улицы — Мицкевича и Словацкого — и рвутся к парку. Оставался только один путь — вдоль набережной к кладбищу и дальше на Пралковцы. «Пойдемте вместе!» — предложили бойцы.

Пробравшись между кладбищенскими крестами и склепами, они вышли на большую поляну, ведущую к подножью холма. Здесь их догнал Патарыкин и передал новый приказ, теперь уже командира погранотряда Тарутина; не доходя до села Пралковцы, на северном склоне, занять боевой рубеж, с тем чтобы не дать противнику выйти на второстепенную колею Перемышль — Хиров. «Хоть одна ветка, да наша!» — сказал Патарыкин. «Потеряли штаны — держимся за заплатку…» — с горечью подумал секретарь горкома. Но возражать было неуместно и глупо. Приказ есть приказ.

Пограничники остановили мчавшийся по дороге грузовик и вскоре привезли из села с десяток лопат — все, что им удалось собрать. Затем поехали за бревнами. Все это напоминало детскую игру; вокруг была делая система мощнейших, некогда неприступных фортов, построенных в свое время лучшими австрийскими инженерами, а здесь, на открытом месте, горстка людей с лопатами строила наспех новый рубеж, над которым посмеялся бы самый простой сапер. Достаточно нескольких точных попаданий из маленькой дивизионной пушки, и эти бревна разлетятся, как спички. Как бы пригодились сейчас старые укрепления, если бы их хотя бы месяц назад привели в порядок и подготовили к бою!

Секретарь горкома яростно вгрызался лопатой в землю. Его глаза заливал пот, ладони были в крови. Он не отдыхал, «Только бы успеть окопаться, пока не подошли немцы!» — билось у него в мозгу.

Вражеская артиллерия уже начала артподготовку. Противник бил шрапнелью.

Прилетело звено «хейнкелей», покружилось над полем, сбросило бомбы и улетело.

И вот, наконец, показались пехотинцы. Зеленые фигурки сбегали по лесистому склону Замковой горы и рассредоточивались по кустам, обрамляющим поле. Слева от них по шоссе ехали мотоциклисты с пулеметами и минометами, установленными в колясках.

— Аристократы! — проговорил стоящий рядом с Орленко в траншее пограничник. — Хотят нас выбить и сапоги в пыли не замарать.

Он выругался и выпустил очередь из автомата. Мотоциклисты, не останавливаясь, ответили лавиной огня. Застрочили винтовки и пулеметы, засвистели мины…

Орленко снова стрелял, с беспокойством ощупывая пустеющий карман. Патронов осталось мало — всего две или три обоймы. А ведь еще утром ему казалось, что полсотни патронов может хватить черт знает на сколько, чуть ли не на всю войну… Он с завистью посмотрел на вещмешок с патронами, лежавший у ног бойца. Тот, перехватив его взгляд, подвинул мешок ногой. «Бери! — сказал он, не отрываясь от своего автомата. — Только не трать зазря…»

Солнце уже висело над Винной горой, когда бой прекратился. Немцы после безуспешных попыток выйти к полотну железной дороги вдруг утихомирились. Зеленые фигурки поползли обратно на Замковую гору, уехали и мотоциклисты, оставив на шоссе несколько разбитых машин. Пограничник усмехнулся:

— На ужин поехали! — Он сел на бруствер, свернул цигарку и протянул кисет: — Закуривай, отец, рабочий день кончился.

«Отец!» Орленко усмехнулся в душе и мысленно посмотрел на себя со стороны: небритый человек в помятом пиджаке, перепачканном землей и кровью… «Хорош же ты, хозяин города!» Но он не чувствовал обиды. Наоборот, ему было приятно, что боец разговаривает с ним, как с равным: значит, он воевал неплохо…

— Петр Васильевич! — услышал он голос Циркина. — Вас зовут.

— Кто?

— Васильев.

— Чего ему надо?

— Ранили его.

— Ранили?

Орленко поднялся и пошел за Циркиным.

Железнодорожник лежал на траве бледный, с беспомощно раскинутыми руками и высоко задранной курткой. Над ним на коленях стоял другой ополченец, выполнявший роль санитара. Он прикладывал к боку раненого тампоны из ваты и тут же отбрасывал в сторону. Вата быстро пропитывалась кровью, боец умирал.

Увидев Орленко, Васильев слабо улыбнулся.

— Ну что, товарищ секретарь, я оправдал себя перед партией?

Он закрыл глаза. Секретарь горкома нагнулся к нему, взял за руку, пожал ее, хотел сказать что-нибудь, но не успел…

Васильева похоронили здесь же, в его окопе.

А вскоре, когда поле окутали сумерки, бойцы покинули и этот рубеж. Поступил приказ отойти еще дальше на юг, к селу Нижанковичи. Там, как сообщил связной, собралось все начальство во главе с «самим» генералом.

В большой комнате с занавешенными окнами горел яркий свет. Люди шумели. Орленко поставил свою винтовку в угол и огляделся. Командиров было человек тридцать, большинство из них он хорошо знал.

— Иди сюда, Петр Васильевич! — услышал он голос Тарутина. — Ты что там стоишь, как бедный родственник?

Начальник погранотряда, сидевший на диване рядом с полковником Дементьевым, подвинулся, освободил место.

— Вот кто действительно нам помог!