Возвращение к легенде

Так или иначе, командовал здесь уже лейтенант. Он приказал секретарю горкома занять со своими ополченцами рубеж на правом фланге от моста, в районе водокачки. Пока это было сравнительно тихое место: водонапорная башня была на весь Перемышль одна, и немцы, чтобы не лишиться питьевой воды, по ней из орудий не стреляли. Лейтенант поставил задачу наблюдать за противником и открывать огонь только в том случае, если кому-нибудь из немцев удастся переправиться на наш берег.

Орленко, пригнувшись, побежал к домам, где на мостовой расположились его ополченцы. Он поднял их и снова повел по дворам вдоль набережной, советуясь с идущими рядом Циркиным и Мельником, как лучше построить оборону. Циркин, которому не терпелось первому вступить в бой, предлагал разделить отряд на два эшелона: сам он со своим взводом займет рубеж на берегу, вместе с пограничниками, а взвод Мельника останется пока в качестве прикрывающего и заодно будет осуществлять связь между ополченцами и штабом комендатуры. Мельник, конечно, возражал. Оба командира — худощавые, поджарые — были похожи на рассерженных петухов. Где-то рядом, у пожарного депо, внезапно застрочил пулемет и раздался крик:

— Немцы!

«Неужели прорвались?» — с беспокойством подумал Орленко и подбежал к воротам. Но на площади перед депо он увидел только двух пограничников с пулеметом. Они лежали за мешками с песком и стреляли куда-то в узкий проход между двумя большими домами.

— Да вот же они, вот!

Стоявший в воротах инструктор Доценко показал ему на группу людей в зеленой одежде, теснившихся в подъезде одного из домов, шагах в ста отсюда.

«Так вот они какие! Но почему же они не стреляют?» Он не успел сообразить, как что-то засвистело, рвануло, забарабанило по земле. Сверху посыпались стекла и щебень, маленькую площадь заволокло дымом…

— Вперед! — раздался отчаянный крик Циркина. Вырвавшись из ворот и опередив всех, командир взвода помчался по тротуару, стреляя на бегу. Ополченцы лавиной устремились за ним.

Орленко бежал вместе со всеми и тоже стрелял. В кого, куда — это угадывалось только инстинктом. Но когда он опомнился, подъезд был уже далеко позади. Какой-то мальчик подбежал к нему и, восторженно заглядывая в лицо, спросил:

— Дяденька, вы их всех убили?

Орленко удивленно взглянул на него.

— А ты чего здесь, хлопчик?

— Смотрю…

Орленко пошел обратно. На мостовой валялись трупы немцев. Ополченцы толпились вокруг них, у некоторых в руках были взятые у мертвых автоматы. Рядом с подъездом стоял на тротуаре небольшой ротный миномет и полупустой ящик с минами. Циркин и Мельник уже снова спорили, на этот раз о том, кому должен принадлежать трофей.

Секретарь горкома спросил их о потерях.

— У меня во взводе все живы, — сказал Мельник. — Один легко ранен, но домой уходить не хочет.

— А у меня трое ранены, двое из них тяжело, — Циркин показал на соседний подъезд, где над лежащими на полу ранеными хлопотали женщины, делая им перевязки. — Зато, — как бы оправдываясь, добавил он, — все восемь немцев остались здесь, никто не ушел.

Орленко отыскал шофера Костю и послал его за машиной.

— Отвезешь раненых в госпиталь, — сказал он. — А если встретишь кого-нибудь из наших — направляй их сюда!

Отряд пошел дальше.

Дома скоро кончились. Начиналось изрытое канавами и котлованами поле будущего стадиона. За ним слева полого сбегал к реке берег, а прямо, у излучины, маячила толстая каменная башня водокачки. Поле простреливалось с той стороны — то и дело взлетали вверх пыль, комья земли, словно кто-то неуловимо-стремительный пробегал стометровку. Изредка взрывались мины — ухо уже хорошо различало их свистящий клекот.

Ополченцы рассредоточились и стали выбегать из-за укрытия по одному, по два. Они бежали к берегу, к кустам, где виднелись пулеметные гнезда и зеленые фуражки пограничников. Там был рубеж.

Прыгая из канавы в канаву, Орленко добежал до крайнего гнезда. Командир расчета, скуластый сержант с рассеченной бровью, увидев человека в гражданском с винтовкой, испугался и выхватил из-за пояса гранату. Но, догадавшись, что это не диверсант, а свой, обрадовался.

— Располагайтесь здесь, — он показал вдоль берега, — и окапывайтесь. Лопаты есть?

— Нет…

— Что же вы…

Он вышвырнул на бруствер свою маленькую саперную лопатку.

— Только скорее! — предупредил он. — А то, видите, немцы сейчас вброд пойдут.

Орленко, облюбовав для себя заросший кустами холмик на берегу, с лопатой и винтовкой в руках пополз к нему. Ополченцы ползли за ним.

Но окопы вырыть не удалось. На том берегу послышались громкие крики, как будто в воздух поднялось разом несколько сотен ворон, и командир отряда из-за кустов увидел длинную зеленую цепь немцев, спускающуюся к воде. Их было много, очень много, наверное, не меньше батальона. Но пограничники не стреляли, и ополченцы, глядя на них, тоже не стреляли. «Хотят подпустить ближе», — понял Орленко и вспомнил знаменитую «психическую атаку» из фильма «Чапаев». Но немцы не были похожи на каппелевцев — они бежали по мели, подпрыгивая, словно резвясь, и орали хриплыми, натужными голосами.