Возвращение к легенде

«17-я армия своим правым флангом достигла возвышенности в районе Мостиски. Танковая группа Клейста, имея теперь в первом эшелоне четыре танковые дивизии, вышла к реке Стырь. Противник бросает в бой свои резервы, подводимые из тыла. Таким образом, существует надежда, что в ближайшие дни нашим войскам в ходе дальнейшего наступления полностью удастся разбить силы противника, расположенные на Украине. Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен».

Да, насчет упорства «русских соединений» Гальдер не ошибся. И все же он еще надеялся на «блицкриг». Но посмотрим на карту. Возвышенность в районе Мостиски, куда вышли немцы, находится строго восточнее Перемышля. Враг рвался к Львову. Но почему же он выбрал окольный путь? Не проще ли было двигаться прямо через Перемышль — по тому самому мосту и дальше — по улице Мицкевича на Львовское шоссе? Конечно, гитлеровцы так и рассчитывали. Но «прямо» не получилось, наш генерал Снегов и его бойцы смешали карты врагу, и тому пришлось, как говорится, чесать левое ухо правой ногой, искать обходный путь… И дело здесь вовсе не в «бездарности» Рунштедта, а в таланте Снегова и мужестве его бойцов и командиров. Но о наших талантах немецкие мемуаристы предпочитают молчать.

«В какой-то мере, — пишет Ю. К. Стрижков, — к обороне Перемышля относится и запись Гальдера от 28 июня 1941 года. В ней говорится: «На фронте группы армий «Юг» создается впечатление, что противник предпринял лишь частичный отход с упорными боями за каждый рубеж, а не крупный отход оперативного или стратегического масштаба…»

И, уже от себя, Стрижков добавляет:

«Я думаю, вам понятно, о чем идет речь?»

Да, мой друг, мне понятно!

Все, кроме одного: почему об этом подвиге мы молчали почти четверть века? Почему?

Итак, я теперь знал не только главные этапы подвига, но и его продолжительность: сорок шесть дней. Сорок шесть дней жесточайших боев с врагом, которому генерал Снегов и его люди дали сразу же, с первого дня, почувствовать, что численное и техническое превосходство еще не предрешает победу.

Однако это было лишь начало войны, когда никто из врагов не решался делать выводы, противоречащие заранее сложившимся концепциям своего фюрера. Все исправно служили ему — и тот же Рунштедт и тот же Гальдер… Но их вера в успех уже пошатнулась. Поэтому, боясь за свои чины и за свою жизнь, они прятали свои сомнения за туманными оговорками. «Создается впечатление…», «возникает надежда…» — так писали они, вместо того чтобы сказать прямо: «Этот народ победить нельзя!» Пресловутая «солдатская честность» понадобилась им потом, после, когда «великий фюрер» уже гнил в земле и они, пытаясь от него отмежеваться, стали кричать о своих прежних, никому не известных «предупреждениях» и «прогнозах». Поздно! Ни им, ни другим запоздалым пророкам история никогда не простит их трусости, ибо она обошлась в миллионы жизней и тысячи разрушенных городов… Теперь они оправдываются, что тогда, мол, их «могли не понять», что они «сохраняли себя для своего отечества и своего народа». Тоже ложь! Ни отечеству, ни народу не нужны эти недокаявшиеся грешники. Народу всегда нужна правда, тем более та правда, которая может помочь остановить зло!

А где же те герои, что дали врагу этот первый и, как мы видим, не забытый им «толчок по мозгам»? О некоторых из них я уже знал — об одних больше, о других меньше… Маслюк, к сожалению, не ошибся: генерал Снегов умер, Дементьев тоже. Подполковника Тарутина и комиссара Уткина, успевшего вернуться из отпуска к началу «марша сквозь смерть», убило за Уманью…

Но многие остались в живых! Мне рассказали, что начальнику штаба дивизии полковнику С. Ф. Горохову и начальнику артиллерии полковнику П. Д. Романову удалось провести через линию фронта подразделения обслуживания и личный состав чуть ли не целого артполка. И тут я еще раз вспомнил того бойца, который прорвался из окружения и был направлен в наш полк под Киевом. Его дивизия не погибла, таких, как он, были сотни, а может быть, тысячи…