Возвращение самурая

А теперь возьмем твои пальцы: во время схватки могут быть использованы один, два, три или четыре пальца, вытянутых в положении «копья»; вторая фаланга указательного пальца при сжатом кулаке (это положение пальцев называется «глаз феникса»); вторая фаланга среднего пальца при сжатом кулаке («голова дракона»); вторые фаланги всех четырех пальцев («лапа леопарда»); первые фаланги четырех пальцев и основание ладони («медвежья лапа»); присогнутые указательный и средний пальцы при раскрытой ладони («орлиный клюв»); слегка согнутые и растопыренные пять пальцев («тигриные когти»); пять пальцев, сложенные щепотью («голова журавля» или «клюв цыпленка»); серп из раздвинутых и присогнутых большого и указательного пальцев («львиный зев» или «клешня краба»); присогнутые указательный и средний пальцы при остальных трех пальцах, прижатых к ладони («два дракона, борющиеся за жемчужину»).

Чанг хитро улыбнулся:

– Я уже не говорю о верхе запястья в сгибе, о внешней и внутренней сторонах предплечья и о локте! А теперь прикинь, какими разработанными буквально до кончиков ногтей должны быть твои руки, чтобы эти положения пальцев не только плавно и стремительно перетекали одно в другое, но еще и действительно служили оружием и нападения, и защиты. Уверяю тебя, ученики, которые хотят именно так использовать свои руки, не один год ходят с разбитыми в кровь костяшками пальцев, с синяками и мозолями на всех мягких частях рук, пока не натренируются на различных твердых предметах.

* * *

Теперь я понимаю, что Чанг рассказывал мне не только о различных стилях «академии ушу» – монастыря Шаолинь, но и о некоторых приемах окинавской борьбы карате. Вообще, надо сказать, он вовсе не был сторонником «чистоты стиля» – в его представлении любая смесь боевых приемов годилась, если она помогала справиться с противником.

Но особенно интересный и таинственный характер приобретали наши беседы, когда Чанг уступал моим просьбам и начинал рассказ о тех особенных школах единоборств, которые занимались так называемой «работой с пятью стихиями» – деревом, огнем, землей, водой и металлом. Освоив основные приемы того или иного единоборства, ученики этих школ, по рассказам Чанга, шестьдесят дней по утрам и вечерам занимались «овладением стихиями».

Моя память сохранила лишь некоторые детали этих увлекавших меня тогда рассказов. Так, для работы с Деревом надо было выбрать по личному гороскопу «свое» дерево и проделывать с ним разнообразные упражнения, которые, впрочем, не содержали ничего мистического: например, предлагалось упереться в ствол, отталкивая его от себя, или использовать ветки как перекладину, брусья или бревно; отрабатывать технику ударов руками сначала на стволе дерева, потом на сухих ветках и, наконец, на молодых гибких ветках, пытаясь срубить их ребром ладони.

К работе с Деревом относились также различные упражнения на пробивание досок, брусьев и сдирание коры с дерева пальцами.

Меня буквально зачаровывали рассказы Чанга о работе с Огнем: ученикам приходилось бить поочередно кулаками, пальцами и другими частями рук, а также ногами, по тлеющим углям; прыгать над пламенем костра и сквозь пламя; срубать основанием ладони пламя свеч, расположенных сначала по прямой, затем по углам треугольника, квадрата и по кругу, да так стремительно, что пламя не гасло, а, как бы повисев в воздухе, снова приземлялось на фитиль…

Стихия Воды покорялась не только при помощи надводного и подводного плавания, но и путем воспитания равновесия во время упражнений с сосудами, наполненными водой; а также ученикам предлагалось научиться разбивать доски, плавающие на поверхности воды, и ледяные глыбы.

Покорение стихии Металла сводилось к работе с холодным оружием, причем таковым считались не только ножи, мечи, копья и алебарды, но и различные секиры, молоты, трезубцы, железные шары с шипами и без.

Работа с Землей состояла из различного вида ползания, подкатов, но особенно мне запомнились упражнения на проникновение в землю: погружение руки в землю ударом «рука-копье», а также разбивание ребром ладони предметов, сделанных из глины, – кирпичей и черепицы.

Доктор, которому я иногда пересказывал все эти чудеса, пожимал плечами и отвечал моим восторгам так:

– Умеют же люди накрутить мистики вокруг обычных упражнений на равновесие, силу и ловкость! Скажи, пожалуйста, разве не все равно, в конце концов, какое дерево ты будешь обрабатывать своими кулаками? И какая-такая «стихия металла» таится в обыкновенном ноже или, скажем, в солдатском штыке? Ее там не больше, чем в мельхиоровой ложке или моем серебряном портсигаре.

Может быть, доктор был и прав, но рассказы Чанга нравились мне в ту пору больше.

Наконец мы с Чангом решили, что гимнастика тайцзицюань достаточно укрепила мое тело и, по выражению Чанга, научила меня направлять потоки жизненной силы ци. Теперь не худо было бы овладеть каким-нибудь боевым единоборством.

Мое обучение началось с того, что однажды Чанг позвал меня и таинственно поманил пальцем в самый дальний угол двора:

– Посмотри-ка сюда, сынок.