Время легенд

После того случая Матвей не раз задавал себе вопрос: почему он тогда выстрелил. Было ли это его внутренним желанием или нелепой случайностью, спровоцированной страхом и волнением. Сейчас же, когда напоминание о Кване явилось ему таким необычным образом, он вдруг подумал, что это уже неважно. Матвей понял, что теперь это часть его жизни и ничего поделать с этим он не сможет.

А однажды, было это в воскресение, его вдруг осенило. Случайно на шее жены он увидел крестик. Вообще-то видел он его каждый день, но как будто не замечал. Здесь же простая мысль заставила его остановиться. Матвей тоже был крещёным, что среди местных было явлением нечастым. Найдя среди вещей свой старый нательный крестик, уже давно потускневший, он надел его и, не сказав никому ни слова, пошёл в церковь, расположенную на второй улице. Вернее, это был дом, разукрашенный под церковь. Там он купил свечку у отца Анатолия и поставил её в память о своём китайском друге.

Земля предков

Жизнь всегда меняет свои очертания, как человек или дерево, оставляя неизменным лишь свою главную сущность – быть, навязывая всем, кто ей пользуется, свою неумолимую волю.

Летят осенними листьями дни, сменяют друг друга времена года, внося в жизнь одушевлённого пространства упорядоченный хаос, и, не успевая разобраться в его логике и смысле, проживает свой отмеренный срок человек. Годы превращаются в эпохи, перечёркивая отжившие ценности и воскрешая забытые идеалы, а жизнь всё равно остаётся прежней. Суровой, обжигающей своей искренней любовью того, кто искал в ней смысл, и ледяной к тем, кто ей хоть раз изменяет.

Идут по земле ноги человека, а за ним и годы, волокутся за спиной как хлыст спиленного дерева. А какой путь впереди и сколько их там, за горизонтом, счастливых или горестных лет, неведомо никому.

Не знал об этом и Матвей. Человек с древним земным именем. Получивший даром, да нет, не даром, совсем не даром, право жить на земле. А жить, значит видеть и чувствовать. Но более всего любить и ненавидеть всё ту же землю, которая дала эту, как ему казалось, и горестную и счастливую жизнь. Потому что отчаяние всегда сменяется надеждой, а радость печалью. Таким он был сотворён из плоти земли, и частицей её считал себя. Топтал её своими крепкими ногами, и тогда оставались позади застывшие, как воск, её многоликие образы: людей, любивших его и изменивших ему когда-то, переполненных отчаянием и надеждой городов, разворованных и брошенных деревень и посёлков. Высушенных человеческой жаждой и алчностью болот и озёр – этого последнего пристанища земных обитателей. Такова земная жизнь.

Где-то на другой стороне земли, может быть, все дороги вели в Рим, и если это была правда, то его дороги все вели в эту землю, как бы далеко ни забрасывала его судьба.

Весной – нежная и звенящая от пробудившихся ручьёв и птичьих песен. Летом – таинственная и манящая, словно опытная в любовных утехах женщина. Осенью эта вечная дева не знала предела своей щедрости и была чистым золотом, как лик на древней иконе.

Но была и зима, и тогда круг замыкался, потому что нет на земле другого закона и нет ничего ценнее в её пределах, чем радость и печаль.

Была осень, прекрасная и синеглазая, огненно-рыжая красавица. Белоствольные берёзы шумели своей позолоченной листвой, и в синем пространстве слышался их немного грустный шелест. От каждого порыва ветерка их тонкие, упругие ветки вздрагивали, и могло показаться, что деревья таким образом разговаривают. А прямо под кронами, прислонив затылок к белому стволу, стоял он и смотрел в небо. Ноги гудели от долгой ходьбы; переход был неблизким, и в бесконечном пространстве он отчётливо видел почти застывшие точки парящих птиц и был очарован той фантастической высью, в которой эти точки находились.

Если бы он был птицей…

Матвей тяжело вздохнул и нехотя побрёл к дому.

Сбросив с плеч рюкзак и аккуратно приставив дробовик к стене, Матвей сел на крыльцо и закурил. «Вот так». Одного беглого взгляда хватило, чтобы понять всё. Что жизнь всего лишь чья-то игра, а он жалкий актёр. Такой же как птицы в небе, такой же как и медведь, что бродил вокруг пасеки, оставив не одну метку вдоль дороги и успевший до него похозяйничать на пасеке.

Судя по следам на подсохшей земле, медведь был матёрым и своё разрушительное дело он начал с самого главного. Чтобы утолить свой звериный голод, косолапый решил залезть в омшаник, откуда пахло вкуснее всего. Приподнявшись на задние лапы, он без труда оторвал несколько карнизных досок и, разрушив часть шиферной кровли, влез на чердак.

Вникая в действия непрошеного гостя, Матвей понял, что зверь был очень голоден. Остановить такого зверя, оголодавшего и потерявшего страх, теперь уже могла только пуля.

Бывало, что залазили медведи на пасеки, отрывая от окон железные решётки и двери вместе с косяками; но чтобы вот так…