Забравшись на крышу и не найдя в ней лаза, зверь стал рвать потолочное перекрытие. Доски толщиной в пять сантиметров, тщательно просушенные, плотно подогнанные и скреплённые шипами, оказались зверю не по зубам. Медведь не смог поддеть ни одной доски. Оставив эту затею, он стал проверять на прочность углы дома и всё же нашёл слабое место.
Собранный в шип тёплым углом брус треснул. Подгоняемый жаждой, медведь просунул в щель лапу и доделал своё гнусное дело, разрушив почти половину стены.
Вся запасная улитара, нажитая трудом, рамки, ещё совсем новые, старая медогонка, воскотопка – всё, без чего на пасеке было не обойтись, медведь смешал в одно большое месиво. Не найдя мёда, он оторвал от окна железные прутья и сделал себе новый выход.
Потом зверь принялся за летний складик. Дверь его не устроила, и он опять залез через крышу. На этот раз дыра была немного аккуратнее.
Заходить в склад не хотелось. От сарая за версту несло пролитой бражкой: две фляги по сорок литров были коту под хвост. Вероятно, приложившись к их содержимому, медведь раздухарился не на шутку и, не изменяя своей привычке, вышел через «запасной» выход, проделав дыру в задней стене. Это было уже форменное издевательство со стороны гостя. За какой-нибудь час косолапый уничтожил плоды его двухлетнего труда. Всё пошло насмарку.
Матвей в досаде пнул изуродованную алюминиевую кастрюлю и сел на крыльцо. Он искренне пожалел о том, что приехал. Но от судьбы не уйдёшь. Днём раньше, днём позже, с этим пришлось бы встретиться.
Дверь в дом была открыта, но медвежатиной оттуда не несло. От этого малость полегчало. У него даже мелькнула мысль поджечь всё это. Наивные мечты о сладком одиночестве среди природы растаяли, как первый снег. Под ногами валялись лоскуты его обгорелого одеяла, и это никак не вплеталось в общую картину разрушений.
Надо было успокоиться и заняться делом, но новая мысль, связанная с куском его старого армейского одеяла, не давала покоя. «Тут что-то не так», – он бросил окурок и прошёл в дом.
– Так. Серия вторая. – От догадки его неожиданно пробил смех.
– Беззащитные люди и голодный зверь.
Матвей подошёл к полуоткрытому окну и усмехнулся, представив себя на месте тех, кто был на пасеке в тот момент и, скорее всего ночью, отбивался от лохматого разбойника. «Это стоило посмотреть». Кроме туристов, оказаться в такой глуши без оружия было некому. Наркоманы в лес без него не лезли, да и вся конопля была давно собрана.
Скорее всего, на пасеке побывали школьники из Столбового, пришедшие со стороны Казанчихи, иначе они должны были встретиться ему в дороге. «Бедные дети. Им пришлось отбиваться куском горящего одеяла. Слону дробь в задницу страшнее, чем этот факелок дикому зверю». Хотя смысл всё же был. Любой зверь не переносил запаха палёной шерсти.
– Этому умнику можно пожать руку, – присвистнул Матвей.
Опасаясь нападения в пути, туристы так и ушли с его одеялом.
Осмотрев «фанзу» и убедившись, что она пострадала меньше всего (сломанная рама на веранде была не в счёт), он взял ведро и пошёл за водой. Впереди было много работы. Но среди всего, что ему предстояло переделать и передумать, одна мысль в башке сидела прочно, злая и жестокая.
Теперь он будет убивать всех медведей, которые встретятся на его пути, пусть даже у него в руках окажется не ружьё, а детский самострел или рогатка. И чем больше бродил он среди общего бедлама, наводя порядок, тем сильнее укреплялся в этой мысли.
Мягкое солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая золотом противоположные склоны сопок. Шумела от лёгких порывов ветерка уже начавшая жухнуть листва, и это была самая благодатная пора для всего живого. Осенняя пора.
В небе по-прежнему кружила пара орлов. Он отметил, что их стало очень мало. Даже то, что он увидел их, удивило. В далёком детстве голубое небо и орлы были неотделимы. Он вспомнил, как однажды на его глазах убили орла.
Это были пограничники. Молодой лейтенантик, новый командир заставы, и два бойца. Матвей хорошо запомнил его самодовольное лицо после удачного выстрела. Птица упала в реку недалеко от берега и ещё какое-то время боролась за жизнь. У неё было подбито крыло. Потом перья намокли, и орёл утонул. Тогда Матвей не мог продохнуть. Комок в горле едва не задушил его. Ему хотелось броситься в воду, но сдерживала колючая проволока, за которой текла река. После этого он уже не строил иллюзий насчёт пограничников.
Теперь он смотрел в голубое небо, немного прищурив глаза, и никак не мог понять: куда что девалось. Слава богу, что где-то по-прежнему орала кукушка. Но её счет Матвея не касался. Он жил днём сегодняшним и лишь смутно видел очертания грядущего.