Развивая эту идею, Майкл Шермер предполагает, что экстремальные и явно сомнительные убеждения некоторых заблуждающихся служат подтверждением высших истин, священных для определенной группы, поэтому они готовы игнорировать поверхностные неточности ради веры в более глубокие причины. Например, если вы относите себя к группе, в которой право на ношение оружия считается священной истиной, и это право члены группы готовы защищать любой ценой, вы, возможно, захотите принять и озвучить теорию о том, что массовые расстрелы инсценируются вашими оппонентами, не обращая внимания на нелепый (и глубоко оскорбительный) характер данного утверждения. Или, если вы с подозрением относитесь к традиционной медицине и сильно обеспокоены мощью «Большой фармы» (Big Pharma), утверждение, будто доктор Фаучи (и Дэн Ариели) пытается убить всех, продвигая вакцины, может показаться не такой уж большой ложью.
Все это подкрепляет тесную взаимосвязь между убеждениями, социальными инстинктами и идентичностью. Это особенно верно в эпоху культурной и политической поляризации. Когда демонстрация лояльности тем или иным политическим убеждениям является определяющим мотивом, факты становятся лишь средством идентификации, а их объективность и истинность отходят на второй план.
Довольно любопытный пример этого явления можно было наблюдать перед промежуточными выборами в США в 2022 г. На предвыборных мероприятиях по всей стране некоторые кандидаты-республиканцы выступили против странной и тревожной тенденции в школах: якобы учителя выставляют лотки для детей, которые идентифицируют себя как кошки. Да-да, вам не показалось, – кошки. Около 20 различных политиков, включая избранных членов конгресса, упомянули об этом «кризисе», что вызвало широкий резонанс в социальных сетях и стало темой обсуждения в известном подкасте. Прежде всего хочу заверить вас, что данная информация не соответствует действительности и это подтверждено обширным расследованием NBC News. Но характер и способы распространения дезинформации позволяют понять, какова роль социальной идентичности в возникновении и принятии ложных убеждений.
Похоже, что слух о кошачьих лотках в школах зародился в родительских чатах. Скорее всего, изначально это было преувеличением, призванным привлечь внимание к острым вопросам, касающимся гендерной политики в школах. Легко представить, как один родитель говорит другому примерно следующее: «Теперь они предоставляют гендерно-нейтральные туалеты детям, которые идентифицируют себя как небинарных. Что дальше? Лотки для детей, которые идентифицируют себя как кошки?» Так или иначе, слух быстро вышел из-под контроля, и в конце концов его начали считать фактом. Как и многие заблуждения, эта история содержит в себе долю истины (вспомним теорию магнетофекции из главы 5). Действительно, существует субкультура, представители которой называют себя «фурри» и одеваются в костюмы животных, но это скорее тип ролевой игры, чем идентификация. И нет, они не используют кошачьи лотки в качестве туалета. Более того, нет никаких доказательств того, что эта тенденция укоренилась в школах или что учителя каким-то образом ее поддерживают.
По мнению некоторых правых политиков, любые попытки создать в школах особые условия для гендерно-неконформных учащихся кажутся не менее тревожными и странными, чем история с туалетным лотком. А если электорат недостаточно шокирован происходящим, возможно, нужен более экстремальный пример, чтобы вывести людей из оцепенения.