Но знать свое расстояние до Земли и Солнца – это только часть дела. Для более точной ориентации мы используем пульсары – нейтронные звезды, испускающие строго периодические импульсы излучения. Каждый из них имеет свой уникальный «почерк». При этом, они находятся достаточно далеко от Солнца, чтобы их можно было считать условно неподвижными относительно него. Дальше берутся пеленги на пульсары – по теории достаточно трех, но мы на всякий случай используем шесть – и с помощью достаточно простых навигационных расчетов определяется наше место в принятой нами системе координат.
Впрочем, наиболее важно для нас не место, а курс. Во время прыжка ошибка в один градус отклонит нас в сторону почти на треть светового года. А учитывая, что чем больше расстояние, на которое мы собираемся «проколоть» пространство, тем выше уровень неопределенности, точность у нас и так будет из категории «плюс-минус лапоть».
Причем, чем выше у нас будет скорость, тем сложнее повернуть корабль даже на долю угловой минуты. Поэтому главная обязанность вахтенного пилота на данном участке траектории как раз и заключается в том, чтобы отлавливать возникающие микроскопические отклонения и своевременно корректировать курс, пока это достижимо с помощью имеющихся в нашем распоряжении минимальных воздействий. Точнее, все это делает компьютер, а пилот только следит за ним, по возможности, не слишком отвлекаясь.
Поэтому, отставив какую-то часть себя наблюдать за навигационными приборами, я приступаю к последовательной проверке всех систем корабля. Поскольку я в шлеме – усилителе биотоков, ощущение возникает весьма необычное. Я воспринимаю корабль как некий исполинский сверхорганизм, который по моему повелению, фигурально выражаясь, напрягает каждую свою мышцу, шевелит пальцами, вглядывается или вслушивается в окружающее пространство.
Не знаю, испытывают ли мои товарищи в такие моменты то же самое. Я никому не рассказывал о том, что чувствую, и не задавал никаких вопросов, а в наших разговорах эта тема как-то ни разу не поднималась.
Пока я последовательно проверяю все системы – эта процедура занимает больше двадцати минут, капитан молча стоит за моей спиной, наблюдая за моими действиями. Хотя, как мне часто кажется, промежуток между четырьмя и восемью часами утра – это единственное время, которое он отводит себе на сон.
Неужели что-то произошло?!
– Анатолий, все в порядке? – завершив проверку и сняв шлем, я разворачиваюсь лицом к кэпу.
– Думаю, ты только что сам в этом убедился, – откликается капитан чуть суховатой усмешкой. – Я вот, что хотел спросить, Костя. Ты проводишь эту процедуру каждый день!
– Да, в начале каждой вахты, – не вижу смысла скрывать.
– Зачем?
Не самый простой для меня вопрос. Подобные проверки не входят в мои обязанности... по крайней мере, их совершенно не обязательно проводить настолько часто. К тому же, данные о состоянии всех систем выводятся на пульт управления, поэтому, случись какое-либо отклонение от нормы, я первый об этом узнаю. Часто – постфактум, когда автоматика, решив проблему без помощи вахтенного пилота или инженера, поставит их в известность.
Понимаю, что с этими тотальными проверками я выгляжу со стороны немного глупо. Словно водитель, который, перед тем как сесть за руль современного автомобиля, напичканного электроникой, каждый раз лично проверяет наличие бензина в баке, уровень масла, состояние тормозных колодок и все прочее.
Однако я надеваю шлем не для того, чтобы еще раз ощутить себя повелителем корабля. И не ради того, чтобы банально занять время однообразной четырехчасовой вахты. Знать о том, что с «Одиссеем» все в порядке, мне нужно для собственного успокоения. То, что вся информация о корабле стекается в компьютер, который обрабатывает ее и преподносит нам в отфильтрованном и концентрированном виде, – это и хорошо, и плохо.
Нет, не подумайте, что я опасаюсь какого-то там бунта машин – не в «Терминатор», чай, попал, или не доверяю технике. Я уже успел лично убедиться в том, что здешняя электроника безотказна и очень удобна для пользования. Просто любой компьютер – прежде всего, инструмент, который делает то, что от него потребуют. И по чьему-то велению он в любой момент может нарисовать фантомную картину, которая будет совершенно неотличима от реальности.
За два неполных месяца полета у нас уже состоялись три учебные тревоги, причем, в первый раз ее объявили, когда я находился на вахте. Имитация оказалась настолько совершенной, что я поверил в реальность аварии. И, не на шутку испугавшись, едва не допустил серьезную ошибку. Спасла только вбитая тренировками (причем, вбитая уже в меня, не только в оригинальную личность Константина) привычка не делать сразу резких движений.
После таких сюрпризов я уже не могу полностью доверять той картинке, что рисует для меня компьютер. Вот только не будешь же это объяснять кэпу!
– Мне так спокойнее, – говорю я чистую правду. – Хочется убедиться, что с кораблем на самом деле все в порядке. Последняя учебная тревога была... э-э-э... слишком убедительной.