Все дороги ведут к тебе

Я поджала под себя ноги и посмотрела на него. Он сидел, вытянув длинные конечности, опираясь на чуть отставленные назад прямые руки, и, что самое важное, смотрел на меня. Солнечный свет бликовал на серебряных волосах. Других настолько красивых мужчин мне видеть не доводилось.

Он был самым лучшим, правда! И от этой мысли у меня слегка защипало в горле.

– Меня не было рядом, когда он сказал первое слово и когда сделал первый шаг. В тот день, когда он сам сходил в туалет, и в ту ночь, когда впервые заснул без подгузников.

Потому что он был далеко: жил на побережье, вдали от Колорадо.

– Эйм не помнит. И даже если бы помнил, вряд ли придал бы этому значение. Но меня это заботило. И заботит до сих пор. – Линии на его лбу стали глубже. – Я отправлял им деньги – Билли и Софи. На всякие его потребности. Хотя они оба говорили, что у него все есть. Но ведь он и мне был сыном! Я навещал его при каждой возможности. Каждый отпуск, в любое время, когда мог его покачать, – вырывался хоть на день. Они говорили, что я делаю достаточно, что мне не стоит беспокоиться… И, может, не следовало, но не получалось. Ему было почти четыре, когда он стал называть меня папой. Софи и Билли поправляли его всякий раз, когда он называл меня Роусом – он не выговаривал «Роудс», – и меня задевало, когда он называл папой Билли. Я знал, что это глупо. Билли был с ним все время. Но у меня и сейчас слегка свербит. Я посылал ему подарки, когда видел, что ему что-то нравится. Но по-прежнему пропускал его дни рождения. И пропустил день, когда он впервые пошел в школу. Я все пропустил… Когда ему было девять, он пожаловался, что летом они поедут ко мне, вместо того чтобы сделать что-нибудь классное. Меня опять задело, но прежде всего я почувствовал себя виноватым, что меня нет рядом. Что я мало стараюсь. Я ждал его рождения! Думал о нем все время, но выходить в отставку не хотел. И переезжать сюда – тоже. Мне нравилось чувство надежности, и карьера давала его на протяжении очень долгого времени. И это лишь усугубляло чувство вины. Я не мог отказаться ни от одного, ни от другого, хотя знал, что важнее – что действительно имеет значение. Это сын, и так будет всегда. Я считал, что знаю это для себя и этого достаточно.

Роудс выдохнул и посмотрел на меня. Уголок его губ чуть приподнялся в знакомой усмешке.

– Отчасти я надеюсь, что возмещаю ему упущенное. Что я здесь и этого достаточно. Но наверняка не знаю. Вдруг он потом оглянется назад и решит, что я хреновый папаша? Что он не был мне важен? Поэтому я стараюсь. По крайней мере, я знаю, что попытался. И делаю все возможное, чтобы быть с ним. Но откуда мне знать, а? Вдруг он решит так, когда состарится? А может, и нет… Моя мать даже не пыталась быть хорошей. У меня не сохранилось о ней ни одного радостного воспоминания. У старшего брата они есть. Возможно, и у второго брата тоже. А у меня их нет. Я никогда не буду вспоминать о ней с теплотой. У меня нет ощущения, что с ней я что-то упустил, и это дерьмово. Мне жаль, что ей пришлось через все это пройти, но я ее об этом не просил. А Эймоса я хотел. Я ждал его. И хочу стать для него лучшим родителем, чем были у меня.

Я взяла его за руку, а затем, поняв, что этого недостаточно, накрыла сверху другой, и его рука оказалась как в коконе.

Он стиснул мою ладонь, вопросительно глядя мне в глаза.

– Возможно, в этом и состоит секрет родительства. Можно лишь надеяться на то, что ты сделал достаточно. Если тебя это заботит. Что любовь, которую ты дарил, если действительно старался, останется с ребенком в дальнейшей жизни. Что он оглянется назад и будет доволен твоими усилиями. И ты можешь надеяться на то, что он будет счастлив. Но ведь наверняка знать нельзя, верно?

Этот мужчина… Не знаю, что бы я делала без него!

Сжав губы, я кивнула. Глаза наполнились слезами. Я медленно опустила голову, так что его кулак оказался у моей щеки, и сказала срывающимся голосом:

– Он любит тебя, Роудс! Не так давно он сказал мне, что хочет, чтобы ты был счастлив. С первого мгновения нашей встречи я поняла, что дороже него у тебя никого нет. Я уверена, именно поэтому Билли и Софи не доставали тебя просьбами о вещах и призывали не беспокоиться. Если бы ты делал недостаточно… если бы мало бывал… Я уверена, они бы что-то сказали. – Я попыталась сделать вдох, а получился всхлип. – Хорошие родители не должны быть идеальными. Ведь детей любят, даже когда они не идеальны.

Спазм, сдавивший мне горло, подступил внезапно. Несколько слезинок потекли по щекам. Я икнула, затем еще раз. Он погладил меня по затылку, запустив пальцы в мои распущенные волосы – я не расчесала их после душа, – и сказал мягким голосом:

– Я знаю. Я знаю, ты скучаешь по ней. Ты видишь, что я люблю Эйма. Но и я вижу, как ты любила свою маму.

– Да, любила. И по-прежнему люблю. – Я всхлипнула, чувствуя, что грудь вот-вот разорвется от любви и горя. – Просто сейчас все кажется… окончательным, и от этого мне грустно. И в то же время меня это бесит.