Все лгут

Я шагнул прямо в прихожую, но ничего не случилось – они уже вышли. Там было пусто, дверь на улицу была заперта, но еще слышны были их шаги. Когда кто-то из них делал шаг, раздавались скрип и хруст, потому что на улице стоял мороз и земля промерзла, а еще кое-где лежал снег.

Я немного подумал и решил пойти следом. Мне не хотелось оставаться дома одному посреди ночи. А еще они оба – и папа Самир, и Ясмин – показались мне очень грустными, и я подумал, что их нужно утешить.

Я обул резиновые сапоги.

Потом открыл дверь на улицу.

А потом вышел.

Было довольно темно, но при свете луны я разглядел, что они пошли в лес. Они показались мне похожими на тени, но я был уверен, что это папа Самир и Ясмин, потому что слышал, как они говорили по-французски.

Ясмин повторяла «нет, нет, нет». Я это знаю, потому что французское слово очень похоже на шведское.

– Non, non, non, – говорила Ясмин.

Она немного шаталась на ходу, наверное потому, что на ней была такая обувь с острыми каблуками, которыми так больно наступать на ногу.

Я пошел за ними.

Мне приходилось внимательно смотреть под ноги, прежде чем шагнуть, потому что было темно, а в резиновых сапогах в мороз становится очень скользко. Мама всегда запрещала мне обувать их зимой, но я об этом забыл.

Было очень холодно, и я сам на себя рассердился за то, что не взял куртку. Но про нее я тоже забыл.

Я часто что-нибудь забываю, особенно если тороплюсь.

Или если мне страшно.

Когда я добрался до леса, стало еще темнее. И холоднее. Ветер дул так сильно, что все ветки на деревьях качались. Они казались живыми, и я несколько раз останавливался и зажмуривал глаза, чтобы их не видеть. Но когда я зажмуривался, мне приходилось еще и уши затыкать, а тогда мне становилось еще холоднее, поэтому я перестал так делать.

Скоро стало ясно, что папа Самир и Ясмин шли на утес.

Мне ни в коем случае нельзя было туда ходить, потому что это очень опасно. Однажды летом я все равно туда пошел, но тогда прибежала мама и меня увела. Она подняла меня с земли и закричала:

– Ты в своем уме? Здесь смертельно опасно находиться, Винсент! Ты разве этого не понимаешь?

Потом у мамы на глазах появились слезы, и она несла меня на руках всю дорогу домой. Когда мы пришли, она продолжала плакать, хоть я и старался ее утешить. А потом она надолго забрала моего «Геймбоя».

– С тобой могло случиться все что угодно, – сказала она тогда, и вид у нее был очень-очень печальный.

Только это была неправда.

Единственное, что могло со мной там случиться, – это если бы я упал с обрыва, но мама вечно за все переживает.

Когда я вышел к обрыву, папа Самир и Ясмин уже стояли там, у самого края, хотя это было опасно и взрослые тоже могли упасть.

Я остановился рядом. Мне слышен был шум волн внизу, они шуршали и скрежетали. Но я спрятался за большим деревом, так что папа Самир и Ясмин меня не заметили.

Становилось только холоднее, мне было так холодно, как будто я оказался в морозильнике. Я больше не мог пошевелить пальцами, и мои ступни болели. А еще очень хотелось писать, и я не мог стоять на одном месте, потому что иначе начинало казаться, что я уже писаю. А еще было страшно, хоть и светила луна, потому что мне казалось, что произойдет что-то ужасное.

Папа Самир что-то сказал и показал на ноги Ясмин.

Тогда Ясмин сделала чудную вещь: она сняла сапоги и оставила их на краю обрыва. А папа Самир вытащил листок, который был у него с собой в пакете, и засунул его в один из ее сапог.

В тени у обрыва что-то зашевелилось, и я решил, что это монстр. Я вытянул шею вперед, чтобы рассмотреть получше, но вдруг стало совсем темно. Большое облако закрыло собой луну.

Я так испугался, что чуть не упал, и случайно шагнул вперед, да еще и наступил на ветку.

Иногда, если на ветку наступить, она ломается, и та ветка поступила так же. Она треснула очень громко, как будто кто-то выстрелил из пистолета, и мне сразу сделалось в два раза страшнее. И оттого, что я не знал, что под ногами лежала ветка, и оттого, что теперь меня могли заметить и снова отобрать «Геймбоя».

Я пошел по лесу задом наперед. Хотя облако уже уплыло, а луна снова светила на небе, и земля казалась серебристой, я продолжал пятиться.

Я все шел и шел и два раза упал, потому что ничего не видел задом наперед. Когда упал во второй раз, то приземлился на камень и очень больно ушиб спину, а еще потерял один сапог.

Я остановился и обул сапог обратно.

Потом заплакал.

Потом прошел еще немного.

Потом я пописал в кустах.

Потом пришел домой.

Я лег в постель, и, хоть она еще не успела остыть, мне все равно было очень холодно. Я чувствовал жжение в руках и ногах, они болели. А еще в моей голове было много печальных мыслей, из-за которых становилось страшно и грустно. Я вспомнил длинную иголку, которую папа Самир воткнул в Ясмин. И то, как она говорила в лесу.

– Non, non, non.

Слезы снова появились у меня на глазах, и захотелось, чтобы кто-нибудь утешил меня.

Но папа Самир и Ясмин остались у обрыва, хотя там могло случиться все что угодно.

А мама была на девичнике, на который детей не пускали.