Все лгут

– Они хотят поймать того человека, который мог обидеть Ясмин или навредить ей, – медленно ответила мама. Она всегда так растягивает слова, когда думает, что мне страшно, хотя когда мне страшно, я слышу так же хорошо и так же хорошо все понимаю, как и когда она говорит быстро.

Я снова задумался.

Папа Самир что, обидел Ясмин? Я помню, как она говорила «нет, нет, нет», когда они шли по лесу. Но я любил папу Самира и не хотел, чтобы его поймала полиция.

Я спросил маму, что делают полицейские с теми, кто кого-то обидел. Она ответила, что если кто-то обидел Ясмин, он наверняка попадет в тюрьму до конца своей жизни.

Я стал думать про папу Самира. Он так хорошо пел, и играл со мной, и умел готовить. Я не поверил, что он мог обидеть Ясмин. Я подумал, что то, что я видел ночью, было чем-то вроде игры. Я не хотел, чтобы папа Самир попал в тюрьму до конца жизни, потому что тогда у нас больше не было бы семьи и мы больше не смогли бы уютиться в пятницу вечером и вместе что-нибудь печь. А мама снова стала бы спать, положив голову на жесткий столик.

Тогда я решил никогда ничего не рассказывать. И это была не ложь, потому что я никого не хотел обижать. Так что, когда полицейская тетя стала задавать мне кучу вопросов, я не стал ей отвечать.

Она спросила, делали ли мы с папой Самиром что-нибудь интересное, может, смотрели телевизор? Потом спросила, что мы ели.

Но я молчал.

Это было не сложно – я ведь чемпион по молчанию.

* * *

После того, как пропала Ясмин, все стало очень странным.

Папа Самир плакал.

Мама плакала.

Но все равно мы каждый день вставали с утра, готовили завтрак и чистили зубы, как обычно. А потом обедали и ужинали, хоть Ясмин с нами не было, и на ее месте за столом никто не сидел.

Потом мы отпраздновали Рождество.

Папа Самир подарил мне огромный мешок лего, из которого можно было собрать целого динозавра. Майя подарила свитер с оленями – он был красный, а олени – коричневые с белым и черным. А мама подарила набор мелков сорока семи разных цветов, а еще блок бумаги для рисования, почти такой же толстый, как телефонный справочник, который лежал у нас в прихожей.

Я был рад, но остальные грустили, потому что не было Ясмин. Но я тоже был рад не так уж долго, потому что после праздника мама сказала мне:

– Винсент. Я должна тебе кое-что сказать. Ясмин умерла.

– Умерла? – спросил я. – Как Пушистик?

– Да, – ответила мама. – Как Пушистик.

* * *

На свете были две вещи, которых я очень сильно боялся.

Первая – проснуться без синдрома Дауна. Мне нравилось быть собой. А если бы я перестал быть собой, то у меня больше не было бы ассистента Майи, и я не смог бы ходить к логопеду, и даже, наверное, столько печь мне бы уже не разрешали.

Вторая вещь – это смерть.

Смерть может прийти за кем угодно, но чаще всего она приходит за старыми людьми, такими, как был мой дедушка. Но смерть пришла и за моим хомяком Пушистиком, а он совсем не был старым.

У Пушистика были коричнево-белая шерсть, и большие черные глаза, и очень маленькие розовые пальчики, на которых шерсти вообще не было. На каждом из них был коготь, острый, как иголка. Еще у него были острые зубы, и он умел кусаться, но меня не кусал никогда, потому что меня Пушистик не боялся. Зато однажды он укусил папу Самира.

– Merde, – сказал папа Самир и сунул палец в рот.

Я не знал, что это значит, потому что это французское слово. Только понимал, что это ругательство.

– Он испугался, – сказал я.

Папа Самир ничего мне не ответил, а просто пошел мыть руки.

Он вообще часто мыл руки, потому что был доктором, а доктора считают, что мыть руки очень важно.

Однажды я проснулся утром и увидел, что Пушистик лежит на опилках в своей клетке и не двигается. Иногда он мог так полежать, так что я не удивился. Но когда я его потрогал, он тоже не зашевелился, и даже когда я погладил его по голове и по животику – тоже.

Я сбегал за мамой, она взяла Пушистика в руки, повертела туда-сюда и сказала:

– Мне жаль, Винсент. Пушистик умер.

Сначала я подумал, что она сказала неправду, ведь Пушистику было всего семь месяцев и пять дней, но потом я понял, что она не врала, и никакая это была не ложь, даже не белая.

Мама объяснила, что Пушистика нужно похоронить, потому что всех умерших хоронят. Но мне не хотелось этого делать. Мне хотелось, чтобы Пушистик остался в своей клетке, мне ведь нравилось, когда он там жил. Я никогда не чувствовал себя одиноко, и мне не было страшно, пока в моей комнате жил Пушистик, даже когда я был один в темноте.

Мы положили Пушистика в картонную коробку, и я помню, что очень сильно плакал.

Потом мы закопали его под вишневым деревом.

Потом спели песню.

Потом прошло несколько дней.

После этого я стал скучать по Пушистику в два раза сильнее, чем в тот день, когда он умер. Мне не хотелось, чтобы он лежал в земле и не мог крутить свое колесо, кушать зернышки и пить водичку. Поэтому я его выкопал.

Я сделал так: