Все лгут

Из сарая, в котором было много всяких инструментов, которые были дедушкиными до того, как он умер и его похоронили, я принес лопату. Потом разрыл землю вокруг вишни и вытащил картонную коробку, которая почему-то стала очень мягкой и коричневой и пахла землей.

Потом я вытащил из коробки Пушистика.

Он весь распух, а по его голове ползали несколько белых червячков. Я снял их и аккуратно положил обратно на землю, чтобы они не ушиблись. Потом я стряхнул грязь с шерстки Пушистика и унес его в дом. Там я завернул его в полотенце и спрятал под кроватью, потому что знал, что мама рассердится, если его найдет.

Но через несколько дней мама как-то зашла в мою комнату и сказала:

– Господи боже, что за вонь?

Она сморщила нос, совсем как собака, и стала везде искать.

Потом она нашла Пушистика под кроватью, и нам пришлось снова его хоронить. Но на этот раз папа Самир вырыл очень глубокую яму самой большой дедушкиной лопатой, которая была такой тяжелой, что я еле-еле мог ее поднять.

– Винсент, – сказал папа Самир. – Если кто-то умереть, он уже не может вернуться. Он становиться пища для деревья, цветы и трава. Он соединяться с природой, и в этом есть красота. Ты понимать, да?

Только я не хотел понимать.

Я хотел своего Пушистика.

А теперь и Ясмин умерла, совсем как Пушистик.

Я не хотел, чтобы она лежала в земле среди белых червячков и становилась пищей для природы.

Я хотел, чтобы она читала мне страшные книжки, играла со мной и ела вкусняшки.

Я хотел, чтобы все оставалось как всегда.

18

Раньше, до того, как Ясмин стала запирать свою дверь, и до того, как она умерла, я иногда заходил к ней в комнату, пока она была на подработке. Я сидел у нее на кровати и играл в «Геймбоя» или разглядывал ее скучные журналы – в них было только про косметику, одежду и про парней, которые пели в разных группах и носили странные вещи и странные прически.

Потом Ясмин стала запирать дверь. Но я видел, что ключик она прячет в шкафчике в ванной, в своем ящичке с косметикой.

Однажды я взял ключик и тайком открыл ее дверь.

В комнате все было как обычно, только она теперь была закрыта.

Я сел на кровать.

Потом я заметил что-то на полу возле тумбочки – там валялась куча бумажных клочков. Я поднял один – он был коричневым и твердым и выглядел так, как будто им вытирали кровь.

Мне стало грустно.

Ясмин была почти такой же неуклюжей, как и я. Однажды она очень сильно ударилась на работе, так что под глазом у нее все прямо посинело. А еще она упала в лесу, и у нее разорвалась губа, и вытекло очень много крови, так что ей пришлось ехать в больницу вместе с папой Самиром, чтобы ей там зашили губу обратно.

Бывает, что неуклюжий человек не хочет в этом признаваться. Я вот иногда, если что-то разбивал, говорил маме так:

– Нет. Это не я. Я этого не трогал.

Это была белая ложь, ведь я просто не хотел, чтобы мама сердилась.

Когда я так говорил, мама сначала долго на меня смотрела, а потом обо всем забывала.

Интересно, у Ясмин было так же?

Я оставил клочки бумаги валяться на полу, иначе Ясмин догадалась бы, что я был у нее в комнате.

Когда я уже собирался выходить, то вдруг заметил, что из-под ее кровати что-то торчит. Это была черная сумка на молнии, похожая на ту, в которую мама складывала свою спортивную одежду. На боку сумки большими белыми буквами было написано «Just Do It».

Я вытащил сумку, потянул за молнию и немного порылся внутри.

Там были только какие-то скучные вещи – девчачья одежда, много бумажек, толстая черная книжка с золотыми буквами. Я уже стал застегивать молнию обратно, но увидел фотографию. Мне стало любопытно, и я ее взял.

На фотографии была маленькая девочка на пляже с такими же оранжевыми надувными нарукавниками, какие были у меня.

Я посмотрел внимательно. Наверное, это была Ясмин, когда она еще была маленькой.

Хоть я и знал, что брать чужое нельзя, эту фотографию забрал, потому что у меня не было ни одной фотографии Ясмин, а мне бы хотелось, чтобы была. Я много раз ее рисовал, но рисунки никогда не выходили так хорошо, как мне хотелось, – то рот получался слишком большим и красным, то волосы не того цвета, потому что мой коричневый мелок был слишком светлым, а черный – слишком темным.

Потом я закрыл за собой дверь и вернул ключик в ящик с косметикой.

Той же ночью меня разбудил жуткий крик. Я сильно испугался и сначала хотел позвать маму, потому что так обычно делаю, когда мне страшно. Но потом я услышал, как кто-то разговаривает.

Я сел в кровати и прислушался. Было очень темно и тихо, так что я смог все хорошо расслышать.

Это была Ясмин.

Я тихонько вышел в коридор, но свет зажигать не стал, а пошел к ее комнате. Я подумал, что Ясмин, наверное, снова ушиблась и ее нужно утешить.

Когда я открыл дверь, в комнате было очень темно, и глазам нужно было время, чтобы привыкнуть к темноте. Потом я увидел, что Ясмин лежит в своей кровати.

– Ясмин, – шепнул я. – Тебе грустно?

– Не делай этого, – закричала она. – Прекрати!

– Ты спишь? – спросил я и подошел к ее кровати.

Потом я положил руку на лоб Ясмин – так делала мама, когда я болел. Лоб был теплый и потный.