Все лгут

И она снова очень сильно расплакалась, а Гуннар подошел и положил руку ей на плечо.

– Принести стакан воды или чего-нибудь другого? – спросил он маму.

Она покачала головой.

– Что, черт возьми, он там делал? – прошептала мама. – Он же должен был уехать на квартиру. Что он забыл в лесу? В такое время, в темноте?

Я подумал о лежавшей на разделочном столе телефонной трубке и о том, что сказал Самир. И тогда я понял – в том, что папа Самир теперь был мертв, так же мертв, как Пушистик и как Ясмин, был виноват я.

Я знал, что должен понести наказание, потому что теперь убийцей стал я.

И я вспомнил, что Майя говорила мне о молчании.

– Ты же самого себя точно так же наказываешь, – говорила она.

Тогда я понял, как мне нужно себя наказать. Я решил никогда больше ни с кем не разговаривать.

Гуннар

Двадцать лет спустя

21

Ручка катится по столу, и Будил поджимает губы, рукой касаясь банта на шелковой блузке, туго повязанного вокруг шеи. На бледных пальцах поблескивает свежий маникюр, черные волосы, обрамляющие точеное лицо, лежат идеально – из тщательно уложенной стрижки «паж» не торчит ни один волосок.

«Должно быть, сложно быть таким перфекционистом», – думается мне.

Должно быть, сложно быть женщиной.

– Ты сделал что? – повторяет она, уставившись на меня широко раскрытыми глазами.

Манфред, подавшись вперед, так что его большой живот упирается в столешницу, слегка покашливает.

– Не лучше ли будет обсудить это в другой раз? – предлагает он, почесывая тронутую сединой светлую макушку.

Но Будил не упустит шанса проучить меня. Она предостерегающе поднимает ладонь в сторону Манфреда.

– Я сказал ему, что он может связаться с нами, когда и если решит написать официальное заявление, – говорю я, ибо самый верный способ отсюда выбраться – позволить ей выпустить пар.

Я привык к ее взрывам, они меня совершенно не задевают. Мне кажется, для нее это своеобразный предохранительный клапан, единственная возможность на мгновение ослабить тиски контроля.

– О чем, черт тебя возьми, ты думал, Гуннар? – шипит она, хватая укатившуюся ручку. Потом начинает демонстративно стучать ею по столу.

Тук, тук, тук.

– Мы все равно ничего не можем сделать, пока нет заявления, – отвечаю я, пожимая плечами.

Манфред начинает ерзать на стуле. Он не может так же безучастно, как я, реагировать на поведение Будил. Несмотря на свой возраст – пятьдесят или около того, – он еще по-детски стремится ей угождать, как и большинство в этом здании.

Будил, по всей видимости, колеблется, затем издает вздох и протягивает руку за какими-то бумагами. В тот миг я понимаю, что буря миновала. Ее лицо расслабляется, напряженный рот обмякает. Слегка выпятив тонкие губы, она откладывает ручку и переводит взгляд на стопку документов.

– Гуннар, – усталым голосом произносит Будил. – Это ведь ты расследовал то убийство чести на Королевском Мысе двадцать лет назад? Ясмин Фоукара, так ведь звали жертву?

– Н-да, – соглашаюсь я, разглядывая одну из своих сандалий.

Пряжка отвалилась с места, растянутый носок съехал вниз и повис вокруг щиколотки. Я мысленно напоминаю себе, что нужно купить новые сандалии.

– С нами связалось местное отделение полиции. В море, в окрестностях Королевского Мыса, было обнаружено тело. Оно было завернуто в ковер и, очевидно, долгое время пробыло в воде.

– Я слушаю.

И я в самом деле это делаю, то есть слушаю. Но при этом продолжаю разглядывать сандалию. Необъяснимо, каким образом они так быстро выходят из строя, я ведь купил новую пару меньше года назад, а пользуюсь ими только здесь, в здании Полицейского управления.

– Коллеги с территории попросили нас о помощи – они не обладают ресурсами для самостоятельного расследования дела. Я хочу, чтобы вы двое этим занялись.

Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.

– Они считают, это может быть она, – поясняет Будил. – Ясмин Фоукара.

– Вот ведь черт, – помимо воли говорю я, чувствуя, что кровь отхлынула от лица. Сердце ускоряет ритм, и на меня накатывает волна воспоминаний.

Та зима. Та поганая зима, когда все пошло прахом.

Долгие годы я изо всех сил старался не думать о том, что тогда произошло, о том, сколько жизней разбилось – включая мою собственную. В то же время я не могу не признать – перспектива поставить точку в том расследовании представляется мне заманчивой. Мария Фоукара сможет похоронить падчерицу – несмотря на то, что это будет для нее слабым утешением, но все же лучше, чем ничего.

Спросите меня, уж я-то знаю.

– Каким образом было обнаружено тело? – спрашиваю я.

– Тело обнаружил спортсмен-ныряльщик, – поясняет Будил.

– В это время года? – удивляется Манфред, потирая колено ладонью.

Я отворачиваюсь.

За окном ноябрь, и ветер играет с сухими листьями в парке. Одинокий собачник, поеживаясь от холода, свернув на Флеминггатан, исчезает из вида.

– Да, – подтверждает Будил. – И не проси меня объяснить, почему. Они вышли в море и совершали погружения – искали мусор. Предполагаю, что на них были защитные костюмы.

– Мусор?