Ничего ценного из дома не досталось и братьям. Павла Павловна болела долго, и очевидцы рассказывали, что она страдала и скупостью, и старческой забывчивостью, да и характер был у нее скверный. Говорили даже, что деда в старости она не кормила, то ли по забывчивости, то ли по скаредности, а сам он и болел, и в домашнем хозяйстве ничего не понимал. После смерти Павлы Павловны мамины братья нашли свой родимый дом разоренным и неухоженным, а в продуктовой кладовке валялись заплесневелые головки сыра и прелые крупы.
Похоронили Павлу рядом с мужем, то есть с моим дедом. Мама в очередной раз погоревала о своей с братьями трудной жизни в отчем доме и поплакала о последних днях своего любимого отца, поминая недобрым словом мачеху. Нелюбовь мамы к этой женщине передалась и мне. Еще будучи совсем маленькой, помню, что в гостях в дедовском доме Павлу я инстинктивно дичилась, а к деду льнула. Дети на каком-то ином, несловесном уровне чуют тонкие связи. Потом, когда я подросла и узнала подробнее мамину нелегкую жизнь, моя нелюбовь к этой женщине получила логичное обоснование.
Мама была хорошей дочерью и писала деду часто, вот только бывать у него часто не получалось: когда она уехала далеко, поездки стали дороги, да и желания встречаться с Павлой Павловной не возникало. Но когда старшее поколение покинуло этот мир, мама дважды приезжала в Устюг, чтобы привести их могилы в порядок: покрасить ограду, все вымыть и вычистить. Приехав в первый раз, она тщетно на кладбище искала и не нашла могилу своей мамы. У нее остались детские воспоминания, как они детьми ходили туда с бабушкой Анной. И воспоминания ей казались такими четкими, и шла она уже взрослой точно так же, как шла в детстве с бабушкой, а найти и поклониться самому дорогому для нее человеку не получилось.
Когда моей мамы не стало, я поняла, что о могиле деда позаботиться нужно будет мне, хотя это будет непросто. И вот через много лет мы с мужем приехали в Великий Устюг и отправились на могилу к деду. Сама бы я ее не нашла: я там никогда не была, но были живы люди, которые деда помнили, хоронили и чтили его память. Они нас туда и привели. И каково же было мое удивление, когда рядом с дедом, в одной ограде, вместо могилы Павлы Павловны оказалась могила совсем чужой, незнакомой женщины!
На следующий день после посещения кладбища власти города нас попросили, раз уж мы здесь, встретиться и поговорить с местными жителями в кинотеатре и после встречи показать еще раз так полюбившийся всем фильм «Москва слезам не верит». Грех было на эту встречу не согласиться, и мы, конечно, согласились. И на этой встрече одна милая женщина из зала встала и сказала, что ее мать похоронена рядом с моим дедом и что она за могилой ухаживает. Я ее поблагодарила и подумала, что это удивительно: даже могильного следа Павлы Павловны на этой земле не осталось. Не мне, конечно, судить, но что-то справедливое в таком исходе есть!
В последний наш приезд в Великий Устюг, уже с Юлей, могила деда находилась в своей отдельной ограде и готовилась мемориальная доска с датами его служения в поликлинике. Но строительство нового большого аэропорта почти вернуло город во времена юности моей мамы, когда добраться до города было большой проблемой: лучше всего – по воде, а значит – только летом. Все это затруднило и задержало установку мемориальной доски, хотя сердце мое успокоилось: и доска готова, и я передала все в руки дочери, а она у меня – человек, на которого можно положиться.
Когда умер мой отчим Юра, а сгорел он буквально за два месяца, мама вернулась в Брянск дорабатывать два года до пенсии. Поскольку они с Юрой были всегда вместе, ей оказалось очень трудно оставаться одной: и в квартире, и в театре. И даже на улице мама все время наталкивалась на их любимые с Юрой уголки. Она начала сильно болеть, мучиться вдруг появившейся гипертонией, а однажды просто чуть не погибла. Только благодаря соседке, которая увидела ее зеленый цвет лица и вызвала «Скорую», мама осталась жива: спасибо врачам, срочно вырезавшим гнойный аппендикс.
Мама в Москве
Я поняла, что маму надо вытаскивать в Москву, ближе ко мне. Когда мама закончила службу в театре и оформила пенсию, она приехала, чем очень мне помогла. Это было время, когда наши отношения с мужем находились в глубочайшем кризисе и мы решили пожить врозь. В театре я играла по-прежнему много, и, когда приехала мама, я впервые за три года маленькой жизни своей дочери была за нее спокойна и уверена, что все будет хорошо. Мне очень не хватало этого душевного покоя. Я была совершенно издергана своей занятостью, отсутствием какой-либо помощи хоть откуда-нибудь, безденежьем, возрастающим непониманием мужа и нашим взаимным неприятием.