Всё может только любовь!

На чём же основана эта волшебная связь? Для таких социальных живых существ, каковыми являемся мы, это вопрос, имеющий ключевое значение в нашей жизни.

Поиск того, что нас связывает

Австрийский физик и лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц (Konrad Lorenz) начал заниматься научным исследованием родственных связей у домашней птицы.

Маленькие утята, идущие вразвалочку, вслед за своей матерью, – это знакомая картина для всех, кто читал детские книжки. Но как – задавался вопросом Лоренц – они узнают, за кем им следовать? Когда он был ребёнком, ему приятно был видеть, что детёныши шли за ним вместо своей матери. Став учёным, Лоренц обнаружил, что утята будут следовать за кем угодно – независимо от того, насколько данный объект подходит на роль матери – если в начале своей жизни они видели, как он движется.

Лоренц понял, что когда гусята в дикой природе следуют за матерью-гусыней, они это делают не потому, что узнают в ней родителя, который приведёт их к пище и уведёт от опасности. Вместо этого эволюция запрограммировала нервную систему гусят на жёсткое соблюдение определённого правила («следуй за тем объектом»), и это правило применяется к любому объекту, который по примерным критериям подходит на роль матери («попал в поле зрения в начале  жизни» и «движется»). Обычно первое существо, которое видит только что вылупившийся птенец, – это действительно его мать, однако нервная система птицы запрограммирована на выявление лишь некоторых её значимых признаков, прежде чем признать в ней родителя, и иногда эта система бывает обманута. Лоренц использовал слово «импринтинг», означающее «запечатление», для описания склонности птиц и млекопитающих фокусироваться на объекте, увиденном в начале жизни. В проведённых позднее экспериментах ягнята принимали за мать телевизоры, морские свинки – деревянные бруски, а обезьяны – мотки проволоки, которым придавались примерные очертания взрослой самки обезьяны.

Импринтинг – это проявление рудиментарных нервных систем, для которых родство не имело такого большого значения, и устойчивость этого явления во многом обусловлена примитивной природой этих нервных цепей. Человеческие взаимоотношения подчиняются тем же законам природы. Хотя привязанности у приматов формируются более гибко, чем у гусят, они гораздо менее произвольны, чем мы думаем.

Психоаналитик Рене Шпиц (René Spitz) описал судьбу детей-сирот, выросших в приютах и учреждениях для подкидышей, а также детей, разлучённых с матерями,  которые отбывали тюремный срок. В соответствии с недавно утвердившейся на тот момент теорией микробов, детей в учреждениях кормили, одевали, держали в тепле и чистоте, но с ними не играли, почти не прикасались и не брали на руки. Считалось, что контакт с людьми подвергнет детей риску заразиться опасными инфекциями.

Шпиц обнаружил, что, хотя физические потребности детей были удовлетворены, они неизменно становились замкнутыми и болезненными, и теряли вес. Очень многие умерли. По горькой иронии, малыши оказались весьма подвержены тем самым инфекциям, от которых изоляция была призвана их оградить. Так, например, сорок процентов детей, подхвативших корь, умерли от неё, в то время как смертность от кори среди населения вне сиротских учреждений составляла 5 процентов. Как писал Шпиц, «хуже всего обстояло дело в учреждениях с наилучшим оснащением и уровнем гигиены». Обычный уровень смертности в так называемых «стерильных яслях» на рубеже веков превышал 75 процентов, а, по крайней мере, в одном случае был близок к 100 процентам. Шпиц заново открыл, что нехватка человеческого общения – держания за руки, воркования, поглаживания, ласки (а порой даже и так называемого сюсюканья) и игры – смертельно опасна для младенцев.

Почему человеческий контакт – «жесты и радостное одобрение» – стоит в одном ряду с пищей и водой как физиологическая потребность? Британский психоаналитик Джон Боулби (John Bowlby) прояснил ответ на этот вопрос в 1950-х гг. Согласно его теории, врождённая нервная система в мозгу младенца способствует его безопасности посредством создания инстинктивной поведенческой связи со своей матерью. Эта связь заставляет ребёнка расстраиваться, когда матери нет рядом, а также побуждает их обоих искать друг друга, когда ребёнок напуган или испытывает боль. Те же поведенческие шаблоны проявляются и у других молодых млекопитающих, которые так же кричат, цепляются за мать или ищут её, когда им грозит опасность.