Вспомнить всё

Мгновенно бросив грызть осокорь, Шоколадерри уселся на поросшую травой кочку, извлек из кармана любимую черепаховую табакерку, зарядил ноздри доброй понюшкой любимой смеси нюхательного табака, «Миссис Сиддон» номер третий пополам с четвертым, и в самой глубокой, изощренной манере задумался, забыть ли (а) о письмеце Джейн Хрупкинс-Юбкинс, попросту сделав вид, будто не получал ничего подобного, или же (бэ) ответить, и если (бэ), то как – в добродушно-насмешливом (бэ-один) тоне; или, может (бэ-два), многозначительной стихотворной цитатой из «Антологии мировой поэзии» Унтермайера плюс несколько намекающих на чувствительность, деликатность натуры замечаний собственного сочинения; или, может быть, даже (бэ-три) без проволочек взять быка за рога, написав нечто вроде:

Дорогая мисс (миссис?) Хрупкинс!

В ответ на ваше письмо спешу сообщить, что тоже люблю вас, а в брачном союзе с женщиной, которую не люблю и, говоря откровенно, никогда не любил, крайне несчастлив, и, кроме того, изрядно угнетен недовольством нынешней своей работой, в каковой давно не вижу никаких перспектив, и даже пытался советоваться с доктором Проппади-Проппом, но он, если уж начистоту, оказался совершенно бессилен помочь мне, хотя его вины в этом, по всей вероятности, нет: тут дело в серьезности моих эмоциональных расстройств. Возможно, мы с вами могли бы встретиться в ближайшем будущем, обсудить и ваше, и мое положение и вместе достичь какого-либо прогресса.

Искренне ваш,

Боб Шоколадерри (кстати, зовите меня просто Бобом, о'кей? А я буду звать вас Джейн, если вы, конечно, не против).

Но тут ему пришла в голову мысль о проблеме, заключенной во вполне очевидном факте: ведь Хильда, пронюхав обо всем, непременно сотворит нечто ужасное – что именно, он себе даже не представлял, однако вмиг приуныл – так сказать, авансом. Вдобавок, данной проблеме сопутствовала вторая, пусть не настолько серьезная, но тоже нешуточная: откуда ему знать, полюбит ли он, проникнется ли ответной симпатией к мисс (или миссис) Хрупкинс? Очевидно, она откуда-то – бог весть откуда – знает его лично либо слышала о нем от кого-то из общих друзей… и, как бы там ни было, в собственных чувствах и намерениях на его счет, похоже, уверена, а остальное, пожалуй, не столь уж важно.

Сложившееся положение угнетало. Почему? Так ведь еще неизвестно, поможет ли все это изжить тоску, избавиться от невзгод или, наоборот, только усугубит невзгоды, придав им новое направление!

Сидя на кочке, щепоть за щепотью отправляя в ноздри нюхательный табак, Шоколадерри всесторонне обдумал множество разных альтернатив, включая самоубийство – уж очень хорошо оно соответствовало драматическому характеру письма от мисс Хрупкинс.

Под вечер, вернувшись домой, усталый, начисто потерявший желание валить деревья, он наскоро поужинал и заперся в кабинете от всего мира, а главное, от Хильды: быть может, так жена не догадается, что у него на уме. Водрузив на стол портативную пишущую машинку «Гермес», он вставил в каретку лист чистой бумаги и после долгих душевных метаний принялся за ответ на письмо мисс Хрупкинс.

Но стоило ему, сняв руки с клавиш, откинуться на спинку кресла и с головой уйти в размышления, в запертый кабинет вломилась жена Хильда. Детали замка, щепки, дверные петли вместе с шурупами брызнули во все стороны.

– Чем это ты тут занят? – загремела Хильда. – Опять над машинкой, «Гермесом» своим разлюбезным, сгорбился, надулся, будто жук какой! Посмотри на себя: точь-в-точь мерзкий засохший паук… и так каждый вечер, каждый вечер!

– Я составляю письмо в головное отделение библиотеки, – ледяным тоном, с достоинством отвечал Шоколадерри. – По поводу честно и в срок возвращенной книги, которую я им якобы не вернул.

– Врешь! – в яростном исступлении зарычала его жена, Хильда, взглянув на бумагу и разглядев первые строки письма. – Что это за мисс Хрупкинс-Юбкинс? Зачем это ты ей пишешь?

– Мисс Хрупкинс-Юбкинс – сотрудница библиотеки, разбирающаяся с моим делом, – с немалой находчивостью пояснил Шоколадерри.