Встречь солнцу. Век XVI—XVII

Курильцев, сидящих в байдаре, размело, словно бурей. Те, кто не был убит сразу, побросались в воду и пошли ко дну. Пробитая свинцом байдара затонула вместе с ранеными и мёртвыми, затем всплыла кверху дном, уже пустая. Берег озера потрясли крики бессильной ярости. Стрелы снова густо посыпались на остров.

Казаки, приминая телом осоку, торопливо переползали под защиту бугра. Никодим вскрикнул и перевернулся на бок. Семейка увидел, что в спине его торчит стрела.

— Вот, — удивлённо сказал Никодим. — Кажись, убили меня.

Кузьма с Семейкой торопливо подхватили его под мышки и потащили к бугру. Из горла казака хлынула кровь.

— Всё, — хрипел он, — кончаюсь.

Казак, захлёбываясь, зашёлся в кашле и стал синеть. Когда дотащили его до бугра, он уже не дышал.

— Никодим, Никодим! Да что же это такое! — в отчаянии тряс Кузьма друга за плечи. — Ну очнись, очнись, Никодимушка!.. Господи! Как же это так?

Солнце скатилось за песчаную кошку, и землю окутали сумерки. Тихо, на одной ноте выл Кузьма над телом Никодима. Семейка перезарядил обе пищали и свой пистоль и потерянно метался с одного конца островка к другому, высматривая, не подплывают ли ещё с какой-нибудь стороны курильцы. От Кузьмы не было никакого толку. Горе заслонило от него всё остальное.

С наступлением тьмы на песчаной кошке, на тундре — вокруг всего озера — вспыхнули десятки костров. Курильцы не сняли осады, видимо, надеясь взять казаков измором. Больше всего костров было на кошке. Курильцы не захотели ночевать в сырой тундре и ушли оттуда, оставив только сторожевых. Семейке было видно, как воины садятся возле костров ужинать.

Медленно тянулось время. От ночного холода каменело лицо и зубы выбивали мелкую дробь. Но разжечь костёр было нельзя — их забросали бы стрелами.

Кузьма поднялся на ноги и стал рыть саблей могилу. Семейка принялся помогать ему. За этой работой он согрелся, но зубы его по-прежнему выбивали дробь. Положение их оставалось безвыходным, тьма и страх давили его душу.

Никодима опустили в могилу и долго засыпали влажной землёй, стараясь оттянуть время, когда надо будет на что-то решаться.

— Может, попробовать спустить бат? — предложил Семейка. — Прорвёмся в тундру.

— Не прорваться, — вяло отозвался Кузьма. — Вон костров сколько запалили. У берега светло, что днём. В лодке нас сразу углядят.

— Тогда, может, вплавь?

— Подождём ещё.

— Надо выбираться, пока темно, — настаивал Семейка.

— Ясно, что днём не выбраться. Пущай спать улягутся. Устанут стеречь, тогда и попробуем. Всё едино другого выхода у нас нет. Приведут завтра ещё байдары — тогда конец нам.

Усталость, вызванная перевозбуждением, постепенно давала себя знать. Страх притупился, и постепенно Семейке стало всё безразлично.

— Лезь под бат. Подремли маленько, разбужу, как придёт время, — предложил Кузьма.

Забравшись под перевёрнутый бат, Семейка подстелил приготовленной ещё днём сухой травы и улёгся, надув кожаный мех вместо подушки. Лямки меха он пропустил под мышки, решив, что с помощью этого меха ему будет легче переплывать озеро. Под батом было теплее, здесь его согревало собственное дыхание, и вскоре он уснул тяжёлым каменным сном.

Сколько длился его сон, он не знал. Ему чудились какие-то толчки, будто под ним ходила и гудела земля, но проснуться не было сил. Только когда Кузьма перевернул над ним бат и с силой стал трясти его за плечи, Семейка открыл глаза.

— Да очнись ты, малец! — причитал над ним казак. — Вся земля трясётся, на море бог знает что творится. Курильцы бегут с кошки. Должно, вода сейчас хлынет на берег.

Вскочив на ноги, Семейка помог стащить бат на воду.

Покидав оружие в лодку, они оттолкнулись от берега и, налегая на шесты, поплыли прочь от острова к тундре. Кожаный мех, болтавшийся у Семейки за спиной, мешал ему грести, по он не снял его, словно предчувствуя беду.

Низкий, сотрясающий сушу рёв нёсся с моря, нарастая с каждой минутой. Курильские воины в панике метались по кошке, с криками налетая друг на друга, падали, ничего не соображая. Сторожевых у костров словно ветром сдуло — они бежали прочь от берега, ища спасения в сопках.