Вал морской воды, поднявшись саженей на двадцать, обрушился на кошку, погасил костры, смыв тех, кто не успел убежать, и, перелившись в озеро, затопил островок, на котором ещё минуту назад сидели казаки. Вода настигла бат, когда Кузьма с Семейкой готовились выпрыгнуть из него на казавшийся им спасительным тундровый берег. Хотя волна, разбившись о кошку, потеряла половину силы, всё-таки она ещё достигала саженей восьми. Чёрная стена воды обрушилась на лодку, вышвырнув из неё людей, и неслась дальше на сушу, затопляя низкую тундру. Семейку подняло на гребень волны и потащило в клокочущей круговерти в ночную темень. Он наглотался воды и думал только об одном, как бы не соскочили лямки меха, державшего его на поверхности. Волна выбросила Семейку у подножия пологой сопки, в версте от берега, и, шумя, унеслась обратно в море. Дрожа от холода и выплёвывая воду, он побрёл на негнущихся ногах вверх по склону сопки, опасаясь, что новая волна настигнет его внизу. Однако моретрясение утихало, и волны не вторгались уже так далеко на сушу. Семейка снял одежду и отжал воду. Одевшись, он стал бегать по сопке, чтобы согреться.
Когда наступил рассвет, глазам его открылась полузатопленная тундра, где под илом покоились тела курильских воинов. Никто из них не успел добежать до сопок. Где-то там, внизу, остался лежать и Кузьма. Семейка спустился с сопки и долго бродил по тундре, отыскивая тело казака. Но поиски были напрасны. Кое-где, на низинах, толщина отложенного морем ила достигала нескольких аршин. Где-то, в одной из таких низин, и лежал, должно быть, казак.
В этих поисках Семейка неожиданно наткнулся на свой бат и решил стащить его к реке. Надо было возвращаться в крепость. Он долго выгребал из бата ил. Над ним с жалобными криками носились чайки, потерявшие в эту ночь свои гнёзда. Семейка медленно тащил свою лодку к воде. По дороге он разыскал бамбуковый шест, принесённый морем неведомо из какой дали, и кинул его в бат. Он уже дотащил лодку до берега Большой реки и готовился спустить её на воду, когда простая мысль остановила его. Если не только курильцы, но и камчадалы решили бунтовать против казаков, тогда Семейку перехватят возле первого же камчадальского стойбища. Плывя по реке, он мог попасть прямо в руки неприятеля. Идти пешком в острог тоже было нельзя — по той простой причине, что ему не удалось бы переправиться через притоки Большой реки, которые, чем ближе к горам, тем бешеней становились. Только теперь до Семейки дошла вся отчаянность положения.
Глядя на мутные, несущиеся мимо воды реки, он долго сидел на берегу, не зная, на что решиться. Он вспоминал, как плыл вчера утром вслед за Никодимом и Кузьмой на своём бату и как ему тогда было весело и просто. Потом ему вспомнился чёрный крест на открытом всем ветрам мысу, и в ушах его заново зазвучала песня-жалоба, которую проплакали казаки, словно предчувствуя свою гибель. Добравшись в своих воспоминаниях до сороки, которая кричала кукушечьим голосом, но всё-таки оставалась сорокой, потому что перьев ей не сменить, Семейка взволнованно вскочил на ноги. Сороке перьев не сменить; но ведь он-то может сменить одежду. Мысль эта показалась ему настолько простой, что он удивился, как ему сразу не пришло это в голову.
Вернувшись в тундру, он снял птичий кафтан с одного из курильских воинов, настигнутых вчера морским валом. Затем отыскал и лахтачью шапку. Липкую от ила чужую одежду он прополоскал в воде и повесил на куст сушиться, благо солнце уже начинало пригревать.
Затем Семейка решил поискать оружие и погнал бат вниз по течению. Войдя в устье реки Озёрной, он поплыл к озеру. Обогнув островок, на котором они вчера собирали яйца и который теперь был на несколько вершков покрыт грязью, Семейка причалил к низкому берегу озера в том месте, где на них с Кузьмой вчера обрушилась стена воды и перевернула бат. Он почти сразу наткнулся на торчащую из ила ложу пищали. Заряд в ней, разумеется, подмок, но зато к её ремню были привязаны мешочек со свинцом и костяной рог с порохом, рог был хорошо заткнут пробкой, и порох в нём оказался сухим. Ни пистоля, ни другой пищали ему найти не удалось. Где-то под слоем ила остались лежать и казацкие сабли. Но Семейка был доволен и единственной находкой. Тут же перезарядив пищаль, он почувствовал себя сильным и уверенным. Пусть теперь камчадалы попробуют задержать его. Он в руках держит оружие, перед которым трепещет вся тундра.
Семейка оттолкнулся шестом от берега и поплыл прочь от злополучного озера. Добравшись до куста, на котором сушилась курильская одежда, он вытащил бат на песок, скинул с себя кафтан и утопил в реке, завернув в него камень.
Переодевшись в курильское платье, он решил здесь больше не задерживаться. Солнце и так стояло уже высоко, и если он хотел добраться до крепости засветло, то ему следовало поспешить. Пусть он голоден и совершенно измучен, но помощи ему ждать неоткуда.