Вторая попытка

– Ну да, это она! – блаженно улыбаясь, подтвердил его верный адъютант.

– Лусинэ Артасоворенц! – обрел память первым подполковник Мирумян, о чем и сообщил коллегам.

– Ага, – кивнул майор Тандоев, не сводя глаз со сцены.

– The valley green was so sereneIn the middle ran a stream so blue…

– подтвердил чудный голос певицы показания органов зрения очевидцев.

– Ушам свои не верю! Лусинэ Артасоворенц поет рок, да еще и по-английски?! – с невыразимым недоумением, смешанным с затаенным страданием, воскликнул генерал Анветангян.

– Ага, – сказал майор Тандоев и перевел: – Долина была такая зеленая и безмятежная, а стремнина реки…

– Тандоев, заткнись! – сдавленным горлом тихо рявкнуло начальство. Тандоев с облегчением умолк, весь превратившись в слух и зрение, как, собственно, и все присутствующие, включая официантов, поваров, швейцаров, гардеробщиков, уборщиц, топтунов из Пятого управления, перекрывавших входы, и их коллег из Второго, покинувших свои периметры.

Promise me, when you see, a white rose you'll think of meI love you so,

Never let go,I will be your ghost of a rose…[243]

Что творилось в ресторане «Парус» по окончании последнего номера словами не передать. Поэтому придется ограничиться упоминанием одной немаловажной детали: повторения на «бис» не последовало.

Послевкусие

Была уже темная ночь. И хотя пули не свистели по степи, но ветерок в проводах путался, словно начинающий гитарист в новых аккордах. Опять же по периметру замечалась подозрительная активность: то огонек сигареты мелькнет, то кашель раздастся, то смешок просочится. Ну не могла служба наружного наблюдения всерьез числить Шустрика в потенциальных агентах империалистической закулисы. В упор таковым не воспринимала. Вот и вела себя с соответствующим легкомыслием, в грош не ставя инструкции, нарушая всяческие нормы поведения топтуна на оперативном задании.

Генерал Анветангян тихо выругался, уселся рядом с водителем в свою служебную «волгу», открыл окошко, сверкнул сердитым оком на подчиненных:

– Вам что, особое приглашение требуется? К машине!.. По машинам!..

– Товарищ генерал, если уже можно по домам, то мы с Тандоевым на его «жигулях» сюда приехали, – сообщил подполковник Мирумян, на всякий случай усаживаясь на заднем сиденье. Тандоев, влезший вслед за ним, зевнул и кивнул, подтверждая факт сжигания личного бензина на алтаре отечества.

Генерал взглянул в зеркало заднего вида, но никого там не увидев, перевел укоризненный взгляд на водителя. Водитель торопливо поправил зеркало так, чтобы все трое подчиненных отразились в нем во всей красе своих сонных физиономий.

– Ишь, неженки какие, умаялись! – подумал раздраженно генерал. – Значит они дрыхнуть поедут, а мне еще полночи бдеть с Астаровым в хашной? И с чего это, спрашивается, диссидентский отдел вдруг интересами контрразведки проникся? Что-то тут не так. Генрих явно знает нечто такое, чего я не знаю. Значит ехать на встречу с ним в любом случае придется…

– Слушай мою команду! – осенила генерала гениальная идея. – Немедленно устроить негласный обыск на съемной квартире этого Шустрилы, что на улице имени Фучика.

– А если он сегодня собирается там ночевать? – осторожничают подчиненные, которым совсем не улыбается перспектива провести ночь в гэбэшных трудах, вместо того, чтобы в родной постели.

– Придумайте что-нибудь! Не все же мне за вас мозгами шевелить…

– Товарищ генерал, но она ведь наверняка под наблюдением у Пятого управления состоит, – включает волынку сачка майор Тандоев.

– И на кнопке наверняка тоже у них находится, – поддерживает дружка подполковник Мирумян.

– Кто хочет что-то сделать, тот ищет возможности. А кто не хочет, – тот выискивает оправдания, – отметает возражения начальство и, обернувшись всем корпусом к заднему сиденью, мстительно констатирует: – Задание ясно, вопросов нет. Вперед, орлы!

Орлы, обиженно сопя, вылезают из машины. Впрочем, обида их не столько искренна, сколько формальна. Они прекрасно знают причину разлития желчи в генеральском организме. Да и у кого бы из них она не разлилась, если бы после концерта к ним подошла восхитительная оперная дива и, умоляюще заглядывая в глаза, не попросила: «Պարոն գեներալ, խնդրում եմ մի արգելեք մեզ։ Մի թե՞ մեր համերգը ձեր դուրը չեկավ:»[244]. Бедный Арто сперва смутился, как красна девица на выданье, затем побледнел, как атеист, столкнувшийся с кентервильским привидением, после чего снова покраснел, но уже не как девица, а как рак, угодивший в крутой кипяток, однако, в конце концов, все же нашел в себе силы пробормотать, что от него это никак не зависит, что он-де совсем по другой части генерал.

– Իսկ ումից է կախվ՞ած[245] – не сдавалась певица.