Вторая попытка

Генерал хотел было промолчать, извиниться и ретироваться, но тут ему пришли на память демаскирующие преподношения со столика Пятого управления на столик Второго и путем мгновенных опосредованных ассоциаций он немедленно пришел к ясному, как пень, выводу, что раз их ведомство существует для народа, дабы беречь и хранить его от происков нечистой супостатской силы, то народ обязан знать своих героев, независимо от того, хотят ли этого сами герои, скромно скрывающие свою внешность под гримом.

– Այն պարոնին մորուքով և ակնոցևերով տեսն՞ումեք, հենց նրանից է կախված,[246] – указал генерал украдкой на Астарова, не спеша покидавшего свой столик.

Оперная дива всмотрелась в указанном направлении, перевела недоверчивый взгляд обратно на Анветангяна.

– Կատակ եք ան՞ում: Այդ համեստ դասախոսից կախված կարող են լինել լավագույն դեպքում միայն նրա ուսանողները։[247]

– Դա իսկական մորուք չի, կեղծ է։[248] – настаивал генерал.

– Դուք ինչ եք առաջարկ՞ում, մոտենալ և մորուքից քաշ՞ել։[249] – презрительно усмехнулась певица и отошла, бросив через плечо на чистом русском убийственную признательность:– Спасибо, что не арестовали, генерал…

Генерал Анветангян почувствовал себя оплеванным и оскорбленным. С головы до ног, и от поверхностного эго до самых сокровенных загогулин души. Чувство чудовищной несправедливости нанесенной ему обиды душило его. Генерал рухнул обратно за столик, налил себе полный фужер коньяку, выпил, выдохнул, потер ладонями лицо, хватил кулаком по столу:

– Нет, я, конечно. понимаю, она – наша национальная гордость и все такое. Но что за логика? Зачем обязательно дергать за бороду, даже если она фальшивая? Просто подойди и повтори ему то же самое: не запрещайте…

После чего набрал поглубже в грудь воздуху, досчитал до десяти, выдохнул, встал и направился к выходу в сопровождении притихших в сочувствии подчиненных.

Черная волга неспешно катила по припорошенному свежим снежком серпантину. Судя по показаниям фар, прочая публика не слишком торопилась покинуть ресторан – впереди ни одного тормозного злого огонька. Может, здесь все же поют на «бис»? Но только для своих, проверенных?.. Контрразведчик обернулся к заднему сиденью, на котором мирно прикорнул его адъютант. Пожалел юнца, потянулся к радиотелефону – дать соответствующую команду, ибо сие есть святая обязанность конторы, в которой он служит: выводить лжецов на чистую воду правды… Но тут он вдруг узрел бредущую по обочине знакомую подозрительную фигурку и моментально понял: на «бис» здесь все же не поют, потому как в данном случае некому. Разрабатываемый объект по прозвищу «Шустрик», судя по всему, пытался незаметно скрыться не только от общественности в лице почитателей своего таланта, но и от всевидящего ока КГБ: такой наивный, одинокий, трогательно кутающийся в свое легкое пальтецо… На мгновение у Артавазда Анветангяна вдруг защемило в сердце от сочувствия и жалости.

– Что это? – удивился сам себе генерал. – Невыносимое обаяние агентов ЦРУ? Или все же возрастная сентиментальность?..

– Домой, товарищ генерал? – обернулся водитель.

– Если бы… – вздохнул генерал. – Дуй к Паруйру. Но не спеши…

– Даже если со скоростью пешехода поеду, товарищ генерал, для хаша все равно будет слишком рано, – предупредил на всякий случай шофер.

– А с чего ты, Меко[250], взял, что я туда хаш кушать еду? – усмехнулся генерал.

– Неужели в бильярд играть? – едва не затормозил Меко от удивления.

– Много будешь знать…

– Ой, не надо, товарищ генерал, знаю – в автокатастрофу попаду, – сокрушенно подхватил водитель и прикусил язык. В переносном, конечно, смысле…

Указанная хашная имела три входа – парадный, служебный и черный – и соответствующее количество подъездов к ним. Генерал Анветангян согласно негласному правилу, как сторона приглашенная, подъехал к служебному. Там его уже, разумеется, ждали. Астаров вошел в заведение с черного одновременно с Анветангяном. То ли так получилось, то ли пыль продолжает пускать: мол, не смотри на нас, «диссидентских», одним глазом[251]… Предупрежденный о визите хозяин почтительно, но не подобострастно поздоровавшись, полюбопытствовал, с какими намерениями уважаемые гости явились: свежего хаша с раннего утреца отведать – тогда надо бы поспасть часика три-четыре – или с коньячком и холодной закуской тет-а-тет посидеть.

– И то, и другое, – решили генералы и, прежде чем направиться в хорошо знакомый им кабинет, что находился в самых потаенных закромах этого необычного заведения, не сговариваясь добавили: – и третье…

Хозяин Паруйр всепонимающе кивнул. Да и что тут было не понять? Третье – означало отдельные спаленки при душах, которыми намеревались воспользоваться высокие гости как до поедания хаша, так, разумеется, и после этой сытной, изобилующей острой закуской и рюмками холодной водки, трапезы. После хаша не поспать – болезнь себе какую-нибудь хроническую нажить. Это не примета суеверная, это суровая правда жизни…