Вторая попытка

– И защищает? – подхватила ей в тон Эмма Вардановна. – Интересно от кого?

– От этих, как их там? – пионервожатая уткнулась в листок. – А, вот: от любителей сотворять себе кумиров – золотых тельцов бессмысленного обожания. Не Чернышевский виноват в том, что его беспомощный роман навязывается школьникам в качестве хрестоматийного текста. Виноваты те почитатели этой агитки, что вышли победителями из последней по счету Российской Смуты. Как справедливо было замечено Сириным лет сорок тому назад, «ныне одни марксисты еще способны интересоваться призрачной этикой, заключенной в этой маленькой, мертвой книге»… Ой, и тут Сирин! – прервалась на полуслове, чтобы выразить радость по поводу встречи со знакомым именем, пионервожатая Кнарик.

Авенир Аршавирович не без разочарования ощутил, как легчает груз записки в его бумажнике. Удовлетворенное молчание полушарий лишь подтвердило верность его ощущений.

– Марта Тиграновна, – прикрыв трубку рукой, позвала завуча Гретта Гургеновна. – Профессор Гахапаров не верит, что мне мог просто попасться на глаза этот Сирин. Требует чистосердечного признания… Может, сказать ему о сочинении?

– Ты что, с ума сошла! – не на шутку встревожилась завуч по учебной части. – Раз он не верит, значит, этот Сирин такой махровый реакционер, такой антисоветчик, что даже имя его под запретом. Говори своему профессору, что хочешь, но о школе, о сочинении и о Брамфатурове, чтоб ни слова! Не захочет сказать, кто такой этот Сирин, и не надо. И так уже поняли, что не Белинский, не Добролюбов и даже не Писарев…

– Как скажете, Марта Тиграновна, – пожала плечами Гретта Гургеновна и вернулась к трудным телефонным переговорам с профессором Гахапа-ровым.

– Значит так, товарищи, я – к директору: разведать обстановку. К вам большая просьба: исправить то, что можно исправить, а что нельзя, пометить на отдельных листках. Лидия Парамоновна, раздайте листки, пожалуйста…

Марта Тиграновна отперла дверь, чтобы выйти и едва успела отпрянуть в сторону: в учительскую ворвалась, иначе не скажешь, преподавательница армянского языка Клава Хачиковна, – маленькая сухонькая особа невероятной энергии, неимоверного апломба, на немыслимо высоких шпильках.

– Где этот несносный Брамфатуров! Я ему уши надеру! – заявила она, вбежав на середину учительской и приняв позу классической фурии – мстительницы богов. Заявила, естественно, по-армянски. Никаким другим языком она принципиально не пользовалась.

– Очевидно, в кино, – флегматично отозвался Авенир Аршавирович. – А что он еще натворил?

– Нелестно отозвался о Микаэле Налбандяне?[94] – предположила Эмма Вардановна.

– Если бы только о нем! Этот недоделанный перевернутый[95] полуармянин заявил, что армянская проза в общем и целом уступает русской!

– А поэзия?

– А поэзия, если не считать средневековую, на том же высоком уровне. Զավզա՛կ։ Զզվելի լակո՛տ։ Գարշելի արարա՛ծ։[96]

– Клава Хачиковна, ну что вы так волнуетесь? – не удержалась от увещеваний сердобольная Лючия Ивановна. – Все-таки средневековую армянскую поэзию он ставит выше…

– Конечно выше, ведь у русских ее вообще нет! А была бы… Нет, пусть только появится на уроке, я ему покажу, чья проза лучше!

– Но Брамфатуров, насколько я знаю, освобожден от вашего предмета, – подбросила уголька в топку Гретта Гургеновна.

– Его счастье, что отец у него военный[97], а то бы он у меня до девятого класса не добрался!

– Значит, правильно мальчик справку притащил, – пробормотала себе под нос Гретта Гургеновна. – И эпиграф к свободной теме тоже правильно подобрал: «Если уж пришел в кабак, то не прогневайся – какова компания, таков и разговор…»[98]

– Да не берите, Клава Хачиковна, вы это в голову! На моем уроке он, например, поставил Моцарта выше и Чайковского, и Тиграняна…

– Послушали бы вы, что он о Достоевском написал!..

– Кстати, а когда он вам этих ужасных вещей наговорил, Клава Хачиковна? Армянского языка в девятом «А» сегодня не было. Неужели на перемене? – задалась резонным вопросом Лидия Парамоновна.

– Попробовал бы этот неук такое при мне заявить! Да я бы ему глаза выцарапала!

Все присутствующие, не сговариваясь, прыснули. Клава Хачиковна от такой реакции сначала остолбенела, затем стала приходить в жуткую ажитацию. И ее можно было понять. Ей с ее росточком для того, чтобы добраться до глаз Брамфатурова, пришлось бы воспользоваться стремянкой. Но до скандала, на которые тыкин[99] Клава была большая мастерица, дело, слава Богу, не дошло. Коллектив мигом опомнился и не допустил худшего, поспешно объяснив причины своей внезапной смешливости. Причиной оказалось слово «неук», которым Клава Хачиковна столь неосмотрительно наградила Брамфатурова. Кстати и поинтересовались, знает ли она, кто такой Сирин с твердым знаком в конце, о чем вскоре очень пожалели, поскольку замучились потом доказывать, что вопрос был не на засыпку и что они сами знать не ведают, кто такой этот Сирин, пропади он пропадом вместе со своим твердым знаком!..